Рабы Парижа
Шрифт:
От неожиданного и неприятного известия Диана на мгновение потеряла дар речи. Все ее напускное хладнокровие исчезло.
— Если же молодой маркиз захочет жениться против воли отца, то для этого ему должно быть не двадцать один год, а целых двадцать пять.
— Не может быть, — едва слышно прошептала девушка. — Вы не ошибаетесь?
— Слава Богу, законы я знаю в совершенстве, — торжественно изрек месье Доман. — И я никогда не ошибаюсь, если закон ясен. Но, если хотите, давайте проверим…
Адвокат снял с полки уже известный нам толстый том, положил его на стол и открыл на нужной странице.
Диана собственными глазами прочитала свой приговор.
Она с трудом пробормотала несколько слов о жалкой участи вдовы Руле и заявила, что очень спешит.
Доман, давясь от смеха, с низкими поклонами проводил ее до крыльца.
Мадемуазель Диана де Совенбург долго рыдала у себя в карете.
Сколько бессонных ночей потратила она на обдумывание своих планов! Сколько труда стоило знакомство с Норбертом! Оно удалось как нельзя лучше. И вдруг — такой бесславный конец!
Шесть лет? Да это же целая вечность! Будет чудом, если любовь Норберта выдержит такое долгое ожидание.
Как же она ненавидит этого жадного и сурового старика де Шандоса, который стоит на пути к ее счастью!
Что ей теперь делать? Как обойти неумолимый закон?
Надо увидеться с Норбертом. решила она. И как можно скорее.
Диана велела кучеру ехать к дому Руле.
Там, не выходя из кареты, она вызвала к себе несчастную вдову и сказала:
— Я видела Домана. Придите в себя и успокойтесь. Все устроится. Но для этого мне нужна помощь одного человека.
На девушку градом посыпались благословения, но она, не дослушав, потребовала:
— Дайте мне скорее перо и бумагу.
Ей подали грязный и рваный клочок какой-то выкройки и тупое перо, служившее еще покойному Руле. Вдова догадалась плеснуть немного вина в старую, засохшую чернильницу, и Диана кое-как нацарапала:
"Завтра в два часа жду вас у ростовщика Домана.
Д".
Сложив письмо конвертиком, девушка сказала:
— Слушайте меня внимательно, тетушка Руле. Если вы хотите, чтобы ваши долги были уплачены, то сделайте так, чтобы это письмо сегодня же попало в руки господина Норберта де Шандоса. Причем так, чтобы ни одна живая душа об этом не узнала.
Вдова с радостью пообещала все исполнить. Ее дочь Франсуаза понесет в замок рубашку, сшитую ею по заказу одного из работников герцога, и заодно передаст письмо. Никто ничего не заподозрит.
На следующий день Норберт под проливным дождем бежал, сломя голову к адвокату.
Не успел он войти в дом, как у крыльца остановилась карета с гербами маркиза де Совенбурга. Оттуда вышла Диана, бледная, с запекшимися губами.
Доман, увидев их, мигом сообразил, какую выгоду он может извлечь из встречи влюбленных под его крышей.
— Мадемуазель, я получил письмо от кредитора вдовы Руле, — сказал он, кланяясь гостям. — Мне с большим трудом удалось уговорить его отсрочить уплату ее долга. Да где же оно? — продолжал ростовщик, делая вид, что ищет письмо на столе. — Одну минуту, господа, оно, наверное, в другой комнате.
Он вышел и закрыл за собой дверь.
Конечно же, никакого письма не было. Доману просто нужен был предлог, чтобы оставить влюбленных наедине.
Надо ли говорить, что он никуда не ушел и усердно подглядывал в щелочку, стараясь не упустить ни одного слова, ни единого жеста?
— Во имя всего святого, мадемуазель, скажите мне, что с вами случилось? — донеслись слова Норберта, и адвокат еще сильнее навострил уши.
— Неужели вы не считаете меня другом? — продолжал юноша. — Отвечайте же, не мучайте меня!
Диана молчала. Только тяжелый вздох вырвался из ее груди, а в глазах засверкали слезы.
Это повергло Норберта в полное отчаяние.
Она увидела, что молчать больше нельзя, и в нескольких словах сообщила, что отец приказал ей принять предложение одного богатого и знатного дворянина.
На юношу страшно было смотреть, настолько злость и ревность исказили его лицо.
— И вы отказались принять это предложение? — спросил он замогильным шепотом.
Но Диана не стала отвечать ему прямо. Она заговорила о своем жалком положении в семье и о невыносимом деспотизме родителей. Может ли молодая, неопытная, беззащитная девушка ослушаться своего отца и господина? Ведь ее будут мучить, унижать и преследовать до тех пор, пока она не подчинится! В крайнем же случае ее навсегда упрячут в монастырь.
— А девчонка не глупа! — одобрительно проворчал Доман у своей щелки. — Мой урок пошел ей на пользу. Впрочем, послушаем, что будет дальше…
— Но за кого же вы принимаете меня? — воскликнул Норберт с пылающими от гнева глазами. — Разве я не могу спасти вас, предложив вам свою руку? И разве эта рука давно уже не ваша? За что вы меня так обижаете? Если вы сразу же не вспомнили обо мне, то вы меня просто не любите!
— Вы ошибаетесь.
— В чем?
— Я люблю вас, — сказала Диана.
— Тогда почему же вы не обратились ко мне за помощью и защитой?
— Увы! Наши положения слишком похожи. Ведь и вы — жертва предрассудков своей семьи. Вспомните, что вы мне рассказывали о своей жизни и о той роли, к которой вас готовит отец.
Жгучей болью отдавалось в душе Норберта каждое слово девушки.
Юноша почувствовал, как в нем закипает гордая, властная, непокорная кровь герцогов де Шандосов.
— Я не ребенок и не трус, — медленно сказал он. — Ваша любовь… Твоя любовь, Диана, переродила меня. И нет в мире той силы, — продолжал он, впадая в экстаз, — которая бы смогла вырвать тебя из моих объятий!