Рабыни рампы
Шрифт:
– Где он?
– спросила она.
– Кто он?
– осторожно поинтересовалась Карен.
– Если речь идет о Сиде, то он сейчас летит на самолете в Англию. Лейк, прошу тебя, я очень устала. Прости меня за то, что я обвинила тебя в этих записках. Мне никогда в голову не приходило, что Джордж может упасть так низко. Мне ужасно неловко, ужасно. А теперь, пожалуйста, оставь меня в покое.
Лейк не обратила никакого внимания на ее слова.
– Где Гарри? Он не желает видеть меня, даже не подходит к телефону. Мне нужно встретиться с ним… -
– Джекки сообщила, что он приходил сюда, чтобы поговорить с тобой.
– Я сама только что приехала домой.
– Почему ты все от меня скрываешь?
– взвизгнула она, больно сжав ей плечо.
– Если бы я что-то знала, то передала бы тебе.
Лейк перенесла руки ей на шею.
– Я об этом ничего не знаю, - ровным тоном сказала она.
– Может, ты бы ничего и не сказала. Может, ты все еще обвиняешь меня за то, что случилось?
– Лейк, отпусти меня. Мне же больно!
Освободившись от ее хватки, она сделала несколько шагов назад.
– Я не знаю, где Гарри. Может, он сейчас в больнице, рядом с женой и ребенком.
С дикими, безумными глазами Лейк села в автомобиль и с визгом укатила.
Карен потерла ноющую шею. Она посмотрела на руку в ужасе. Кровь. Значит, она расцарапала ногтями кожу. Настолько безумной оказалась ее хватка. Войдя в дом, она в коридоре осмотрела шею в зеркале. Легкая царапина на ключице, но она сильно обжигала ее, просто горела огнем и к тому же что-то сильно напугало ее. Вначале это пропитанное вином платье - темное пятно, похожее на растекшееся пятно крови. Теперь настоящая кровь. Что же станет завершающим этапом этой трилогии?
Кто- то перед ее приездом просунул под дверь письмо. Вскрыв его, она начала читать.
– Боже мой!
– закричала она, опускаясь на колени.
– Как ты мог пойти на такое, подонок?
Гарри подписывал бумаги.
– Это все? Все?
Доктор кивнул.
– Вы приняли очень мужественное решение, мистер Таунсенд. Мы спасем не одну жизнь благодаря вам и вашей жене.
– Мне бы хотелось побыть рядом с ней, пока… они не отключат аппарат и приборы.
– Само собой разумеется.
Они снова остались вдвоем. Грудь Крис вздымалась и опускалась в притворном сне, в этой бодрящейся смерти.
– Прости меня, - сказал ей Гарри. Он был немного не в себе от выписанного ему "Валиума" и чувства вины.
– Это, конечно, ничего не меняет, но я искренне сожалею обо всем. Я никогда не хотел причинить тебе боль, - вдруг он издал короткий смешок.
– Я вообще не хотел никому причинять боль. Я любил тебя, любил, как умел. Только тебя одну.
В ответ он слышал лишь пыхтение аппарата для искусственного дыхания.
Где- то на краю сознания, там, где оно было окутано наркотическим туманом, гнездился страх, который Гарри никак не удавалось вытеснить. Он проглотил еще одну таблетку просто так, не запивая ее водой. Если бы после этого туман рассеялся, он бы ни за что не сделал того, ради чего он сюда пришел.
Теперь ему легче. Он глубоко
Закрыв дверь на ключ, он, присев на краешек кровати жены, выстрелил себе в висок из пистолета, который принес с собой только ради этой цели.
Почти в тот самый момент, когда Гарри Таунсенд нажимал на курок пистолета, Карен Сингер дозвонилась до больницы и сообщила, что она получила от Гарри Таунсенда записку, в которой он, судя по всему, сообщал ей о своем возможном самоубийстве. Не могли бы они получше присмотреть за ним, когда он появится в больнице?
Шесть часов спустя Розанна Таунсенд вышла из коматозного состояния. Речь у нее была вполне связной, и, казалось, у нее не будет проблем, с которыми не удастся справиться в будущем. Она потребовала свою куклу в зеленом платье, которую тут же ей принесли. Ее тетка неотступно все время находилась рядом с ней, и чуть не свела с ума нянечек своими требованиями позволить ей оставаться и на ночь в палате ребенка. Они выселили ее оттуда, но очень скоро обнаружили, что она разбила свой лагерь возле двери прямо в коридоре. Ей наконец принесли матрац, и тетка Джекки провела эту ночь в палате племянницы. Никакие привидения не нарушили их покой.
В три часа утра кто-то начал врываться в апартаменты Джона Эллисона. Он это слышал, так как оказался в это время дома. Лежа с открытыми глазами в постели, он, охваченный ужасом, прислушивался к странным звукам. Кто-то упорно звонил в дверь. Он выхватил из-под кровати бейсбольную биту. Кто же, черт подери, мог названивать ему в столь ранний час?
Дог, вскочив к нему на кровать, весь съежился в комок.
– Черт бы тебя побрал, пес!
– прошептал Джонни без всякой жалости к собаке.
– Если меня кокнут, то следом на тот свет отправишься и ты.
Собака, мирно поворчав, спрыгнула с кровати и подошла на негнущихся лапах в гостиную. Полаяв на гремящий звонок, она приползла обратно в спальню и забилась под кровать.
Опираясь на биту "Луизвильских игроков", он, повязав простыню вокруг талии, дохромал до двери.
– Джонни, это я. Прошу тебя, впусти меня.
Он открыл дверь.
– Я тебя чуть не отправил на тот свет с помощью этой биты, понимаешь?
Он сразу заметил, что волосы у Карен совсем другие, они стали значительно короче. Такая прическа делала ее, казалось, еще более жалкой, более уязвимой. Как ему хотелось обнять ее в эту минуту!
– Можно с тобой поговорить?
– спросила она.
– Конечно, - он не мог подавить зевоту.
– Но я возвращаюсь в постель. Не хочешь ли поговорить со мной там?
Она заколебалась.
– Да, - наконец вымолвила она, увлекая его в спальню. Карен примостилась на краешке кровати.
– Сегодня застрелился один мой приятель. Он прислал мне записку, - она заплакала.
– Обними меня, пожалуйста.
Он обнял ее и дал выплакаться. Казалось, вся она расплавилась, растворилась в его объятиях, твердыми оставались лишь ее ребрышки, как у птички, да шелковые волосы.