Ради тебя
Шрифт:
Желтовато-серый откос уходил вниз ровнёхоньким срезом, словно кусок пирога оттяпали, только, наверное, таких гигантских пирогов не готовила даже мать великанов в Вечную ночь. Скала тянулась и тянулась вниз: в пяти шагах от края видно только кипящие на прибрежных камнях волны, и тонюсенькая, с ниточку, полоска каменистого пляжа. Хотя на самом деле она была широкой, просто со скалы не видно, а подойти ближе Тиль не решалась. Нет, упасть она не боялась, но стоять на краю такой верхотуры как-то неправильно, не должно здесь быть людей. Их право лишь
Вот тучам, серым, но изумительно разноцветным - густо-фиолетовым, жёлтым с едва заметным пурпуром, сиреневым - висящим рваным полотнищем над морем и скалами, тут самое место. И чёрному росчерку альбатроса, беснующегося в туманной дымке над катящимися валами. И шквалистому, порывистому ветру, то замирающему до оглушительной тишины, то дышащему так, что глаза приходилось щурить, рукой придерживая шляпку с впивающейся в горло лентой. Вот этому всему тут точно было и место и время, а человеку нет, не было.
Мягкая ткань приятной тяжестью легла на плечи, укутала теплом, пахнув каминным дымом. Тиль искоса глянула на подошедшего кузена, поправила клетчатый плед, который Карт накинул.
– Ветер холодный, простудишься, - равнодушно пояснил Крайт.
Он стоял, сцепив руки за спиной, глядя то ли на волны, то ли на небо, не понять - полукруглая тень от козырька форменной фуражки не давала лицо увидеть, но на родственницу Карт не смотрел точно. И кусачая досада на бесцеремонно разрушенное тревожное уединение пропала, зато появилось чувство, сильно смахивающее на благодарность.
Ведь, в сущности, заботилась о Тиль только мама: одеяло подтыкала, вот так же плед приносила, когда дочь в саду засиживалась. Дядюшка, конечно, ни в чём не отказывал и подарки дарил, но это не то. Даже воспитательница, велящая переобуть промокшие ботинки, тоже не то. А вот без того самого жить не то чтобы невозможно, но как-то неполно, что ли?
– Ты моря не боишься?
– ни к селу ни к городу спросил Карт.
– А должна?
– растерялась Тиль.
И растерялась не потому, что вопрос прозвучал неожиданно, просто появилось чувство, будто кузен каким-то чудом подслушал её мягонькие, пушистенькие мысли. Откуда это ощущение взялось - совершенно непонятно.
– Да нет, не должна, - едва заметно дёрнул плечами Крайт.
– Почему это ты вдруг решил со мной заговорить?
– буркнула Тильда, пряча замёрзший нос в складках пледа.
– А почему ты со мной не разговаривала?
– О чём мне с тобой говорить? Всё равно...
Тиль прикусила губу и ещё глубже в плед зарылась. Она и сама не знала, что там «всё равно». Ну как объяснить человеку: он просто никто, ничего незначащая персона? Просто так болтать у них не получится, а тем для серьёзного обсуждения нет и не найдётся. В общем, не разговаривали раньше, нечего и начинать.
– Что всё равно?
– спокойно отозвался Карт.
– Всё равно я тебя не пойму? Мне всё равно на тебя плевать? Или ты всё равно одинока и никакие разговоры тут не помогут?
– Много ты понимаешь!
– Ну, я-то думаю, что много, - кузен усмехнулся - Тиль видела, как его щека дёрнулась.
– Но, скорее всего, ошибаюсь. Только бросай ты читать современные романы. Там что ни беда, то трагедия, а герой одинок, аки верблюд в пустыне.
Он так и сказал - «аки».
– Я ничего такого и не читаю!
– Ну да, конечно. Только книги по всему дому расшвыриваешь, - кивнул Крайт.
– Но это просто так, для красоты.
– Нам на каникулы задали прочитать и эссе написать, - тут же исправилась Тильда.
Почему-то признаться, что она уже третий раз - и всё с упоением!
– перечитывает о злоключениях мальчика-сироты и даже иногда слёзы сдержать не может, сейчас было стыдно. Может из-за этого «аки верблюд». А может потому, что несчастный приютский воспитанник, маленький вор поневоле, игрушка в чужих руках очень напоминал её саму? Нет, конечно, Тиль никто не бил, по чужим карманам лазить не заставлял, да и что такое работный дом она представляла очень смутно. Но ведь герой тоже остался без родителей и был таким одиноким!
– Ну так напиши. Читать-то зачем?
Лающий голос Крайта вернул в реальность чересчур уж резко, будто кузен ей действительно пинка отвесил.
– А почему вы ко мне на ты обращаетесь?
– ляпнула Тиль, напрочь позабыв, о чём они тут беседовали.
– А ты?
– Вот Карта, кажется, из колеи ничто выбить не могло: стоял, весь такой невозмутимый, тучи рассматривал.
– Если захочешь, я дам тебе одну вещь почитать, «Десять дней[3]» называется. Но наставницам её не показывай, а то накажут ещё.
– Почему?
– Да кто ж их знает?
– Крайт опять плечами пожал.
– Неприличного, говорят, много. Хотя... А сколько тебе лет?
– Тринадцать недавно исполнилось, - машинально ответила Тильда, окончательно перестав понимать, о чём речь идёт.
– М-да, это я, кажется, погорячился, - озадаченно крякнул Карт, потёр пальцем переносицу.
– Ладно, я, вообще-то, другое сказать хотел. Это, конечно, не мои слова, но уж очень они к месту.
И кузен вдруг такую штуку отколол, какой Тиль от него совсем не ожидала: опустился на одно колено, вперёд подался, заглядывая ей в лицо. Девочка аж назад от неожиданности шарахнулась, споткнулась, но Карт упасть не дал, за плечо придержал, а потом руку - тяжёлую, будто каменную - так и не убрал.
– Слушай, - сказал сурово, эдак очень по-взрослому.
– Одиночество - это всё враньё. Не бывает так, чтобы человек совсем один остался. И не бывает, что его сразу все бросают. Вернее, случается, но только если он этого сам хочет.
– Я не понимаю...
– промямлила Тильда.
– Всегда найдётся тот, кто захочет помочь. Ну, может, и не помочь, но рядом быть захочет точно, - медленно, веско выговорил кузен.
– Для этого надо на других посмотреть, а ты видишь только себя.
– Неправда!