Радуга Над Теокалли
Шрифт:
Попасть на остров одновременно с земным воплощением богини считалось особой удачей, поэтому на стоянке к каравану Иш-Чель до конца дня присоединялось огромное количество паломников. Одни люди устраивались на ночлег. Другие пытались договориться с лодочниками, потряхивая кожаными мешочками, в которых хранились кусочки драгоценных камней или зерна чоколатля для обмена за переправу. Более опытные просились в каноэ к счастливцам, которые уже обеспечили себе место среди первых отплывающих. Прибывшие утром, самые мудрые, спокойно готовились ко сну. Стоянка представляла собой пеструю, гомонящую, постоянно
Утром люди пробудились от совершенно нехарактерного шума — это был не треск хвороста, который бросали в костер, горевший всю ночь, или шорох шкур, которые вновь собирали в тюки до следующего ночлега. Это был совершенно невообразимый шум: крики женщин, топот ног, ругательства мужчин. Ко всему этому примешивался ужас — девушка, которую приготовили в жертву богине — исчезла. Весть разнеслась мгновенно. Воины, охранявшие рабыню, лежали убитыми. Следов свершивших убийство не было, как и ни какого шума ночью.
Когда Иш-Чель поинтересовалась, в чем дело у своей челяди, на стоянке возникла тишина и заминка. Испуганно дрожащего жреца, сопровождающего свиту, вытолкнули из толпы приближенных. Голос у него дрожал сильнее, чем он сам, потому что жрец лихорадочно пытался найти подходящие слова для объяснения совершенно необъяснимому явлению. Но вот он, наконец, их нашел и тонко пропищал, одновременно стараясь не потерять мысль, не дрожать и не делать паузы.
— Моя несравненная госпожа… Иш-Чель, кажется, решила принять жертву раньше, на рассвете… Может быть, чтобы ты не совершала морского путешествия…
— Но… праздник только вечером! Что это значит, жрец? Как объяснить это знамение? — Лицо Иш-Чель оставалось невозмутимым. Легкая тревога лишь плескалась в ее светлых глазах, подведенных синей краской. Она не понимала происходящего и внимательно смотрела на жреца, который не знал, что ей ответить. Рабыни вообще жались друг к другу и молчали.
От группы приближенных отделился воин, он уверенным шагом подошел к госпоже. Гордая осанка, богатая одежда, уверенный взгляд выделяли его из свиты с первого взгляда. Соблюдая положенный ритуал, воин, слегка поклонился, испросив тем самым разрешение говорить, и, приложив руку к груди, насмешливо произнес:
— Над знамением нашему служителю нужно будет подумать, а вот то, что девушка для жертвенного приношения исчезла бесследно, то в этом нет сомнения, моя госпожа…
По мере того, как до Иш-Чель доходил смысл сказанного, она пыталась осознать его, но
случившееся было настолько неожиданным, что скрыть удивление и растерянность не удалось. Ее округлившиеся от удивления глаза встретились со смеющимися глазами воина. Чтобы скрыть растерянность она решила рассердиться:
— Кажется, происходящее тебя только забавляет, Кинич-Ахава! А ведь жертва должна быть принесена!
— Да? Если я не ошибся, то в этот раз твоя богиня получила не одну, а восемь лучших воинов твоего отца, моя госпожа!..
— Нет, нет… — забеспокоился оживший перепуганный жрец, испуганно взмахнув руками, — Они не могут считаться принесенными в жертву, господин, ведь… кровь не пролилась на жертвенный камень, да и час не тот.
Кинич-Ахава поморщился — его раздражал трусливый жрец.
— Тебе мало восьмерых молодых мужчин?
— Но эта земля не освещена и не то время… — испуганно лепетал жрец, для которого смысл происшествия начал принимать неприглядную и пугающую окраску. Теперь жрец думал только о том, как обезопасить себя от гнева халач-виника Кокомо и втолковать своим беспечным господам суть произошедшего. Но была одна проблема — он не знал и никак не мог придумать, как ее решить. Пропажа рабыни — это пустяковое дело в городе, где никто не будет проверять, ту или не ту рабыню принесли в жертву. А здесь, пропажу личной рабыни дочери правителя уже не скрыть, да еще и объяснить растолковать нужно правильно. Но, как?.. Его язык никак не хотел говорить то, что ждали паломники.
— Послушай, это мы и сами знаем. Объясни, что делать дальше? — властный голос Кинич-Ахава наконец-то пробился сквозь пелену страха, и жрец понял, что сможет сыграть в этой истории довольно почетную роль. Он знал, что госпожа, нося имя богини, старательно изучила все ритуалы, посвященные ей, и могла трактовать любые знамения едва ли не лучше его. Жрец осознавал, что госпожа начала понимать, чем все может обернуться. Он видел, с каким испугом и надеждой Иш-Чель смотрела на своего брата и жениха. Оставалась слабая надежда сохранить лицо и обратить ситуацию себе во благо.
Кинич-Ахава этот растерянный взгляд был хорошо знаком. Сколько раз он его встречал, когда совсем юная Иш-Чель сталкивалась с неизвестным! Этот взгляд требовал совета и поддержки, смущаясь своей беспомощности. Он вселял в Кинич-Ахава уверенность в себе, как мужчины, главы их будущей семьи. Ему нравилась покорность и беспомощность будущей жены, стремящейся переложить решение важных вопросов на него — это было залогом их будущего мирного и счастливого существования, когда они станут супругами.
Жрец, с трудом скрывая свой страх — ему очень не хотелось брать на себя ответственность, жалобно пропищал, быстро подыскивая слова:
— Моя несравненная госпожа, нам нужно срочно найти другую жертву… я хотел сказать рабыню. То, что бывшая рабыня… жертва исчезла — плохой знак и… но богиня милостива к тебе и мы…
— Так займись этим! — перебил жреца Кинич-Ахава. Жрец с поклонами, скрывая радость, что избавлен пытаться что-либо объяснить, скрылся в толпе.
— Мне нужно поговорить с братом. Займитесь все делом, ничего не произошло!
Челядь разошлась, тихо перешептываясь. Все с усердием занялись своими обязанностями. Брат и сестра остались наедине. Иш-Чель пригласила Кинич-Ахава присесть рядом с ней на шкуры. Кинич-Ахава сел достаточно близко, чтобы можно было говорить, не повышая голоса. Свое копье он продолжал держать одной рукой и изящно на него опирался. С детских лет ему внушали, что воин не расстается с оружием даже во сне. Этому правилу он следовал всегда.
— Ты испугалась? — большие глаза Иш-Чель наполнились слезами — она никогда перед ним не скрывала своей беспомощности. В ответ она смогла только кивнуть и вздохнуть, потому что мысли ее были в смятении, Но, собравшись с духом, она спокойно ответила, мысленно благодаря Кинич-Ахава за ту паузу, которую он дал ей, чтобы она могла собраться с духом: