Радуга Над Теокалли
Шрифт:
— Ведь это Ваше самое заветное желание, госпожа! — Уичаа едва успела прикрыться маской сдержанности, но в душе она ужаснулась откровению жреца.
— Да, я не скрываю недовольства этим браком!
— Поэтому мы Вас и принимаем в свой круг…
— Хорошо, что Вы нас поддерживаете…
— Постойте, но стоит моей невестке умереть, и Кокомо вместе с ацтеками будут стоять у наших ворот!
— А если мы сделаем так, что окажем большую честь семье Кокомо, то они будут счастливы.
— Я Вас не понимаю, почтенный! — Уичаа нервно облизала губы — становилось жарко. Избавиться от неугодной невестки ей хотелось, как только она услышала о
возможном браке, желание усилилось с первой минуты их встречи.
— Звезды говорят, что засуха будет продолжаться недолго, они же скажут нам о воле бога Чаку: нашим полям нужен дождь, а для этого нужно хорошо попросить…
— Но Иш-Чель — жена Кинич-Ахава! Она принадлежит знатному роду! — Уичаа растерялась.
— А кто посмеет оспорить волю бога? Да еще в тяжелую минуту, когда нужно
откупиться от ацтеков?
— Вы предлагаете жребий? — ужаснулась Уичаа, — А если я его вытяну, вытяну первой?
— Госпожа, нужно создать такую ситуацию, чтобы право первой тянуть жребий
досталось Вашей невестке… А Вы нам еще нужны, вот Вы-то неприкосновенны…
— Вы что-то не договариваете… мой муж — халач-виник, и я должна тянуть первой!.. Хотя… зачем я сомневаюсь — вы уже все продумали?!
Жрец бога Чаку довольно улыбнулся ее прозорливости и согласно кивнул:
— Напрасно Вы, госпожа, от нас отделяетесь. Вы также принимаете в этом участие. Да, мы все продумали, но вот согласитесь ли Вы с нашим предложением? — задумчиво оглядел присутствующих жрец бога Чаку.
— Очевидно, оно не столь хорошо для меня, чтобы я могла сразу же согласиться? — вызывающе усмехнулась Уичаа, специально сделав паузу, словно задумываясь, что бы еще выторговать, и только затем, снисходительно поинтересовалась:
— Так в чем же оно состоит, уважаемый?
— Хм… В том, что с завтрашнего дня не наш халач-виник Копан будет управлять городом, а его сын — Кинич-Ахава…
Об этом Уичаа в тайне мечтала, но услышать на совете не ожидала, а потому в гневе вскочила со своего места:
— Это измена!
— Конечно, но Вам нужна власть над Вашим сыном так же, как и нам над ним. Мешает во всем наш правитель. Его слабоволие и бездействие не допустимы, но он болен! Духи зовут его! Теперь Вы думайте и решайте! Сейчас и немедленно!
— Но постойте, чем же мешает нам мой муж? Какие Духи? Халач-виник практически устранился от дел, он не предпринимает никаких действий, ни во что не вмешивается!
— Но важные решения принимает он! Тем он нам и мешает. Он уже заглянул в глаза Духам Смерти, он боится и ждет их. Посудите сами, устраняя Копана, мы передаем власть в руки Кинич-Ахава. Из-за нашествия ацтеков, ее не освещаем. Пока. Волею богов. Это для его усмирения. Следовательно, Вы на некоторое время, отходите на второй план, кто может Вас в чем-то заподозрить? Никто. Затем, мы устраняем Иш-Чель, вот тут Вы должны полностью контролировать поведение сына. То есть — не дать ему совершить необдуманные поступки. Потом, мы откупаемся от ацтеков, Кокомо претензий к нам не предъявляют, а мы заключаем новый брак, угодный всем нам… Вы получаете послушную невестку и правите Коацаоком, мы — новый сильный договор с сапотеками или даже с ацтеками, там будет видно… Что Вы скажете нам на это?
— Я пртив убийства мужа! Это измена и… — дрожь прошла по телу Уичаа. Устранить Иш-Чель — ее мечта, но устранить Копана — к этому она была не готова. И где гарантии, что все это собрание не посадит на правление городом кого-нибудь другого, устранив так же просто сначала ее сына, а затем и ее?
— Полноте, госпожа, власть притягивает Вас сильнее, чем брак с нашим халач-виником! Одна Вы не останетесь, и не заставляйте меня раскрывать Вам Ваши же тайны! — снизил голос до шепота жрец бога Чаку, при этом он весьма ехидно улыбался.
Уичаа поняла, что этому проныре довольно много известно такого, чем он вполне может держать ее в своих руках. Женщина задумалась. Если бы знать, что известно ему, можно было бы увильнуть, но сейчас она в трудном положении. Слишком много ей известно… А что известно ему?! Если откроется ее неверность Копану, то ей не избежать казни. А откажись она выполнить решение тайного общества, ни одно ее слово не будет иметь силу — слишком могущественные противники предлагают ей союз. Откажись она выполнить решение тайного собрания — в живых ее не оставят.
Уичаа отбросила всякие колебания Возможно, слишком быстро, слишком поспешно, но кто может обвинить человека, спасающего свою жизнь? Власть она действительно любила, и сына любила. Что больше? Об этом женщина никогда не задумывалась. Но сын для нее был продолжением власти, а значит, его она любила больше. Сейчас Уичаа старалась выторговать им обоим жизнь и власть, а потом… Слишком много было еще препятствий и проблем, чтобы о них думать сейчас. В настоящий момент она должна была принести в жертву все лишнее и чуждое, только бы удержать власть для сына в семье. Копан теперь был сброшен со счетов. Она билась за себя и сына.
— Хорошо. Выхода нет. Я согласна с Вами. Как Вы предполагаете убить моего мужа?
— Яд, госпожа.
— Хорошо, потому что… — беседующие не обращали внимания на вход в комнату, настолько они были заняты обсуждением своих проблем, что не заметили тень человека, который прятался за шкурой, висевшей над дверью, почти с самого начала переговоров. При последних словах, сказанных Уичаа, тень застонала и, цепляясь за шкуру, чтобы сдержать падение, бессильно рухнула в комнату, увлекая за собою все, что оказалось на ее пути.
Заговорщики испугались по-разному: Халаке-Ахава трусовато поджал под себя ноги и попытался сжаться в невидимый комок, тщетно накидывая на голову свой плащ; жрецы же воинственно выхватили припрятанные в складках одежды кремневые ножи; Уичаа испуганно вскрикнула — она единственная, кто мгновенно узнал подслушивающего.
Это был Копан.
Немая сцена продолжалась недолго. Убедившись, что халач-виник почему-то не подает признаков жизни, все, кроме Халаке-Ахава, подошли к лежавшему правителю и склонились над ним. Халач-виник не шевелился, обе руки его были прижаты к груди, глаза прикрыты, а губы что-то шептали. Жрец Ицамны встал на колени перед лежащим и прислонил свое ухо к самим губам поверженного правителя.