Радуга Над Теокалли
Шрифт:
— Моя богиня! Прими жертву! Будь благосклонна и щедра к нам! Подари мне великую любовь… Сделай так, чтобы я была единственной у моего мужчины!..
Транс достиг своего пика, передав чашу с кровью, Иш-Чель удалилась внутрь храма в отведенные ей покои. Она чувствовала, что теряет сознание.
А Луна радостно заливала округу серебристым покоем.
Часть I. СТРАНА МАЙЯ. ПРИГРАНИЧЬЕ.
Коацаок поразил свадебный караван угрюмостью и тишиной. Не было толп народа в ярких праздничных одеждах. Никто не выкрикивал приветствий новобрачным. Не гремели барабаны, и не закладывало уши от пронзительного визга свирелей. Что-то произошло. Это чувствовалось даже
— Ацтеки прислали гонцов, к нам идут послы правителя Анауака… — первое, что услышали Кинич-Ахава и Иш-Чель от Копана, который встретил молодую пару во внутреннем дворике их дворца. Халач-виник был настолько встревожен происходящим, что забыл произнести приветственную речь. Угроза придавила его крепкие плечи, а весь вид показывал, что Копан тщетно пытается найти выход достойный его особы. Уичаа тоже не скрывала своего страха, а жизнерадостный вид невестки вызвал в ней раздражение. От свекрови Иш-Чель лишь достался недовольный взгляд. Уичаа ообщила молодым, что народ Анауака собирается покорить их город, и Коацаок уже потерял драгоценное время. Подтверждением были послы, прибывшие несколько дней назад с требованием "договора о дружбе", которым ацтеки навязывали свою волю. Это была обычная ацтекская тактика захвата территории. Теперь Коацаоку предстояло пройти дорогой многочисленных покоренных городов. Спасения не было.
— Через пятнадцать дней ацтеки явятся за выкупом. — Закончила Уичаа.
— Много ли они хотят, моя госпожа? — Иш-Чель попыталась придать своему виду, тону и голосу глубокое почтение. Ее не смутил злой взгляд свекрови.
— Ровно столько, чтобы мы стали их рабами. Весь урожай этого года, драгоценности, золото… боюсь, что даже, если мы выплатим выкуп, то ацтеки все равно сделают нас своими тлаймати! — Уичаа с трудом сдерживала негодование. Слова она бросала, не глядя ни на кого. Иш-Чель знала, что свекровь не одобряет их брак, но открытая неприязнь ее удивила.
— И самое главное — Коацаоком править мы не будем. Ацтеки поставят своего наместника, а мы… — Уичаа махнула рукой.
— Неизвестно что они сделают с нашей семьей… — подал голос Копан.
— Зачем думать о том, что они сделают с побежденными? Нужно готовиться к войне и с оружием встретить их! У нас хватит сил отстоять наш город! — Кинич-Ахава с первой минуты решил, что будет отстаивать свой город с оружием в руках и никому не позволит быть хозяином в Коацаоке. Это его земля, его город. Уичаа с гордостью и одновременно с грустью взглянула на своего сына. В очередной раз она убедилась в своей правоте — ее страхи начали сбываться: ее сын, ее гордость не допустит унизительного примирения. Копан молчал, а Кинич-Ахава не понимал отца, его безразличия к происходящему.
— Мы не можем сидеть и просто ждать, что будет! Нужно укреплять стены города. Я сам этим займусь. Мы отдадим все силы, но не отдадим город!
— Быть может, мы смогли бы уплатить выкуп, Кинич-Ахава? В городе много богатых людей, сомневаюсь, что при ацтеках жить им будет лучше. Они просто обязаны внести свою долю — Коацаок и их город, драгоценности не стоит прятать в хранилище. Они могут послужить Коацаоку — тихо предложила Иш-Чель. Кинич-Ахава с благодарностью кивнул головой. Он принял ее поддержку.
— Богатые люди будут богатыми и при ацтеках, если им удастся сохранить свое добро. А, чем сильнее будет сопротивление жителей, тем страшнее будет борьба за Коацаок и ужаснее воины ацтеков, которые войдут в него… — наконец высказался Копан.
С прибытием сына силы духа ему не прибавилось, даже наоборот, он окончательно растерялся. В глубине души правитель не хотел войны. Он бы приложил все силы, чтобы откупиться от ацтеков, но здесь сталкивалось
— Мы должны действовать! Что толку рассуждать о том, какими будут ацтеки, когда войдут в город? Мы должны делать все, чтобы этого не допустить! — Китнич-Ахава не понимал безразличия отца. В чем же дело, почему халач-виник ничего не предпринимает? Ведь он всегда был хорошим воином и мудрым правителем, почему сейчас Кинич-Ахава видит перед собою человека, который даже не пытается скрыть свою панику? Сколько бы сейчас не было сказано слов, видимо, поддержки от правителя не получить. И что делать? Попытаться, прикрываясь именем халач-виника, подготовить город к обороне, взять власть в свои руки… а не будет ли это изменой? Но если от этого зависит будущее города, его жителей? Если правителя поразила какая-то неведомая болезнь, то может ли он, его сын и наследник бездействовать? Но тогда на него тогда ложится ответственность за жизни граждан. Кинич-Ахава к этому был готов и решил отбросить сомнения.
— Если мы не откупимся… — попыталась вставить Уичаа, но сын перебил ее, не заметив, потому что его увлекла сама идея:
— Мы должны выиграть время, это поможет нам отстоять город. Мы дадим ацтекам выкуп, поторгуемся, попытаемся уменьшить его, а тем временем к нам придут на помощь братья Кокомо. Связанные узами родства они просто обязаны прийти на помощь!
— Ты забываешь, что на все воля богов, сын мой, они должны подтвердить твое предложение. А мы бессильны перед их решением… — развел руками Копан. Кинич-Ахава внимательно посмотрел в глаза отца и увидел в них лишь смирение и страх. Страх в глазах правителя?! Больше у наследника не было сомнений, что именно на нем лежит вся ответственность за город.
— Я готов испросить волю богов, выступить на совете старейших и убедить их в правильности моего решения! Но я не собираюсь сидеть и ждать ацтеков! Я буду готовить город к войне! И какое бы решение не вынесли наши жрецы — город я не сдам!
Кинич-Ахава резко повернулся спиной к родителям, и кивком головы приказал Иш-Чель идти за ним. Он понял, что отец не будет предпринимать какие-либо действия, мать настроена враждебно к невестке и также не может ничего предложить. Оставалось спросить волю богов и надеяться только на себя.
"Мой отец болен, его рассудок помутился, мой долг взять правление на себя и защитить город! А моя мать? Что случилось с нею? Неужели ненависть к семье отца затмила ей разум? "
Кинич-Ахава быстрым шагом преодолел анфилады комнат и прошел в свои покои, которые теперь должен был разделить со своей молодой женой. Супруги молча позволили слугам помочь принять омовение после дороги. Сменили одежду и принялись ужинать.
Иш-Чель все это время с интересом оглядывала комнату, в которой ей теперь предстояло жить. Это было просторное помещение, окна выходили на запад и открывали вид на горы, особенно красивые при закате солнца. Стены комнаты были занавешены шкурами животных, добытых лично Кинич-Ахава на охоте. Висели маски богов и богинь, кое-где поблескивали ножи, и стояли копья. Комната была чисто мужской, строгой, без излишеств. Единственным предметом с изящными линиями была жаровня, принесенная для обогрева и разжигаемая ночью.