Радуга Над Теокалли

Свидерская Маргарита Игоревна

— Это плохой знак. Я хотела просить богиню дать нам счастье, а теперь… — в голосе было столько грусти, что Кинич-Ахава вынужден был срочно найти слова, которые смогли бы ее ободрить. Он нежно погладил руку сестры, стремясь выиграть время. Посмотрев по сторонам, улыбнулся:

— Свое счастье мы будем делать сами. Боги столько лет были к нам милостивы. Скоро мы совершим свадебный обряд, и ты станешь моей женой, в Коацаоке родятся наши дети, и все будет идти, как шло.

— Но гонцов от твоего отца все еще нет… — Иш-Чель задумчиво взглянула на жениха, и через секунду ее светлые глаза подернулись дымкой — она уже погрузилась в себя, не слыша и не видя ничего вокруг.

Иш-Чель на миг вошла в мир духов, с которым была дружна с детства, ей не нужно было принимать специальных напитков, чтобы войти в транс, в этом мире она была своей. И он при ее появлении начинал играть золотыми бликами. Откуда-то появлялось легкое дуновение, оно создавало ощущение полета. Блики становились разноцветными. Они мягко и плавно становились то ступеньками, то дорожкой, то вдруг превращались в каноэ, украшенное дивными цветами, и тогда казалось, что она скользит между миллиардов воздушных радуг, раздвигает их руками, ощущает ласковое тепло, от чего на душе ее становилось легко и спокойно.

Этот мир в ее присутствии, окрашивался только в светлые тона, переливался только яркими красками — так он приветствовал ее. Именно тут она всегда получала ответы на вопросы, находила покой и душевное равновесие. Но сейчас ее мир, ее убежище не было прежним — пропала золотая гамма, исчезло ласковое дуновение. Основной цвет был лиловым, не таким темным, как при грозовых тучах на закате, но ощущение тревоги, предчувствия беды или чего-то неотвратимого коснулось Иш-Чель, напугав ее, расстроив. Она никогда не любила покидать мир, который считала своим, а тут…

Растерянность взяла свое, она заметалась, пытаясь услышать внутри себя, тихий шепот предостережений, но этого не было… Только краски, словно ощутив ее тревогу, сгустились, не давая ей вырваться к далекому светлому пятну вдали… И тут же раздался голос, не принадлежащий ее миру. Голос совершенно не соответствовал ему, он был слишком реален и груб. Он яростно вторгся, мешая ей понять, что не так, что ускользает от нее… и разрушил незримые стены ее мира

— Это очень серьезный шаг — у моей семьи нет больше наследников, и ты это знаешь. Трудный выбор для моего отца, а он должен печься о благополучии государства.

— Я боюсь быть нежеланной в твоей семье. Ты говорил, что твоя мать хочет другого союза — произнесла Иш-Чель машинально, словно внимательно слушала все, что говорил ей жених.

— Так вот что тебе не нравится! Ты начинаешь ревновать?! — Кинич-Ахава довольно

улыбнулся.

— Да! И совершенно не скрываю! Я не хочу тебя делить ни с кем! С детских лет мы знаем друг друга, всегда вместе… Я хочу быть женой! Ведь дядя женился на твоей матери только после смерти первой жены… Я хочу вегда быть с тобою!

— Я — будущий правитель, я — воин. Мы не будем всегда вместе. Будут походы!..

— Новые и новые рабыни, потом они будут становиться твоими женами, а как же наша любовь?

— Иш-Чель, наш брак, по счастливой случайности озарен этим чувством, но я буду вынужден думать о своей стране, и если брак будет выгоден, то он будет заключен, и столько раз, сколько нужно!

— Значит, чистая случайность?! И ты будешь брать себе других жен?! — лицо Иш-Чель от негодования раскраснелось, большие глаза от гнева сузились в маленькие щелочки. Она наивно полагала, что любовь Кинич-Ахава дает ей право надеяться на безоблачное счастье, которое исключает присутствие соперницы, но выходило наоборот. Поистине в мире незыблемо все! Все остается — правители женятся, зачастую не спрашивая желания женщин, так как ими руководит высшее понятие долга перед государством… Иш-Чель готова была расплакаться, узнав о своей наивности. Да, побег рабыни уже давал о себе знать. Похоже, богиня радуги считает их брак ошибкой, поэтому и не захотела неугодной жертвы. Выложив все начистоту, Иш-Чель резко поднялась. Она уже была готова отдать новое указание двигаться домой в Майяпан, но Кинич-Ахава, потрясенный — впервые он увидел невесту такой, резко дернул ее за руку и повернул к себе:

— Ты ведешь себя как маленькая девочка! Пропала рабыня, подумаешь, какое происшествие! Скорее всего, у нее был любовник, который и выкрал ее, улучшив момент! А ты придумываешь всякую чушь и пытаешься со мною поссориться!

— Я не пытаюсь! Я уже поссорилась!

— Не думал я, что у тебя такой скверный характер, дорогая, очевидно, приближение нашей свадьбы тебя сильное нервирует! Но стоит ли разговаривать на повышенных тонах, да еще на глазах свиты?

— Мой характер тебя не касается, Кинич-Ахава, я больше не желаю выходить за тебя замуж, так что ты с ним больше не столкнешься! И вообще, уважаемый брат, отправляйся в свой дорогой Коацаок! Я не желаю тебя больше видеть! Отпусти меня! — Иш-Чель вырвала руку, но задержалась на месте. Она сообразила, что уйти должен он — ведь прогоняли его. Но он продолжал стоять и держать ее за руку. А Кинич-Ахава просто не мог поверить, что стоящая перед ним разгневанная женщина — его сестра Иш-Чель, единственной мечтой, которой было стать его женой. Он пытался сообразить, как выпутаться из данной ситуации и

остаться на высоте:

— Ты что, на солнце перегрелась?!

— Это тебя уже не касается!

— Ну, точно — удар! — Кинич-Ахава протянул руку и коснулся ее высокого лба, но Иш-Чель резко убрала голову в сторону и покачнулась. Он во время ее поддержал, воспользовавшись ситуацией:

— Эй, женщины! Госпоже плохо, уложите ее на носилки!

— Это мои люди. Я сама отдам им приказание! — прошипела змеей Иш-Чель, меча молнии в сторону жениха.

Последней каплей, истощившей терпение Кинич-Ахава, были эти слова. До сих пор он пытался обратить в шутку неудачную беседу о будущем супружестве. По началу он не мог понять, как дочь правителя не понимает, что с ее желанием быть единственной, никто не будет считаться не из легкомысленных побуждений, а потому что так надо. Получив отпор, отказ, затем ссору, он впервые увидел, что Иш-Чель, при случае, может воспользоваться любым своим правом, а особенно правом голоса. Воистину, майя слишком много дают прав своим женщинам! Но ситуацию необходимо брать под контроль:

— Послушай, Иш-Чель, ты — женщина, я — мужчина, и приказы теперь буду отдавать я! — он больно сжал запястье ее руки. На красивом лице девушки появилось не выражение боли, а твердая решимость ему противоречить. Он, скрывая свой испуг, подумал, что же ему еще ждать от этой совершенно незнакомой Иш-Чель. Ждать не пришлось, гнев прорвался наружу:

— Стража! Мы возвращаемся домой и смотрите, чтобы Кинич-Ахава и близко не подходил к моим носилкам!.. Хотя… не так! Кинич-Ахава отправляется к себе домой, а мы отправляемся на Косумель!

— Женщины, я сказал вам, что вашей госпоже плохо и ее надо уложить в носилки!

К несчастью Иш-Чель, приближенные боялись ее меньше, чем Кинич-Ахава. Он, в качестве выкупа за невесту, нес службу роду Кокомо и занимал положение начальника охраны у дочери правителя. Это было удобно для молодых людей, которые могли перед свадьбой находиться много времени вместе и лучше узнать друг друга. Теперь это удобство сыграло с Иш-Чель злую шутку — естественно, слуги бросились выполнять указание начальника стражи, а не ее. Вся челядь Иш-Чель. Не обращая внимания на сопротивление госпожи, рабыни заботливо и осторожно подхватили Иш-Чель, и уложили ее в носилки. Тем временем Кинич-Ахава получил доклад от помощника жреца, что им удалось купить рабыню, которая почти соответствует вкусам богини Иш-Чель. Оставалось только следовать к храму.