Рахиль
Шрифт:
– А Муса Батырбеков знает? – поинтересовалась Генриетта Марковна у милиционеров.
– Скоро узнает, – сухо ответил второй, тот, который был младшим по званию.
Формальности продолжались еще не меньше получаса. Милиционеры записывали какие-то данные о происхождении, родственниках Зульфии Батырбековой, переписали имена всех жильцов квартиры.
Только после ухода милиционеров Генриетта Марковна смогла прояснить ситуацию.
В конце дня, когда на местном колхозном рынке закрывались последние лавки, прохожие заметили немолодую женщину, несвязно бормотавшую что-то по-казахски. Не по погоде легко одетая, будто на минуту выскочившая из дома, старуха с распущенными волосами не торопилась никуда уходить. Ни на один вопрос о себе она ответить не могла. Потом у нее начался истерический припадок, рыдания и конвульсии.
Пока вызывали участкового, врачей, местные торговки опознали в женщине Зульфию, жену известного в городе инженера Мусы Батырбекова. В общем, именно это и проверяли милиционеры, пытаясь понять, действительно ли пропала Зульфия Батырбекова, здесь ли живет Муса, а также сообщить возможным родственникам о месте нахождения помешавшейся от горя женщины.
Похоже, рассудок Зульфии не смог принять мир, в котором нет мальчишек. Воистину, материнская любовь сводит с ума.
Муса Батырбекова пришел домой только на следующее утро. Он не был угрюм или подавлен. Лишь небритость, помятая одежда и заспанное лицо выдавали в нем человека, переживающего жуткий удар судьбы. Конечно же, он был в курсе произошедшего.
Раиса Ароновна зашла к старику справиться о состоянии Зульфии, узнать, не нужна ли помощь. Но в ответ Рая услышала:
– Она специально это сделала! Теперь ей не надо жить в этом мире. Зульфия не должна мириться с мыслью, что их нет. Себя убивать она побоялась, решила сойти с ума! Жылан!5
– Муса Салихович, я вас хорошо понимаю… – Рая впервые назвала соседа по имени-отчеству. Но официальность обращения лишила ее слова искренности, теплоты.
Батырбеков поднял глаза:
– Она же в бога верила. Молилась, ждала, что тот совершит чудо, вернет мальчишек. Я с работы приходил, ложился спать, а она ночной намаз делала, просила бога за мальчишек. Ни дня не проходило, чтобы не молилась. А я ворчал на нее, старую бабку, говорил, что в таких делах бог уже не помогает. Видать, она поверила мне и потеряла надежду. Пускай верила бы не мне, а своему богу. Что сейчас нам делать, как быть…
Муса говорил страшные слова, от которых Рае было не по себе. Прежде всего было страшно за него самого. Казалось, что он сам сейчас сойдет с ума.
Спустя короткое время после описанных событий Муса Батырбеков принял решение уйти с работы на заводе, вернуться с Зульфией в родной Акмолинск. «Где родился, там и пригодился», – повторял он сослуживцам, соседям и друзьям, уговаривавшим его остаться. Ведь в Акмолинске были родственники, они могли помочь одинокому мужчине с уходом за помешавшейся женой. Может, получится найти небольшую подработку.
История семьи Батырбековых напомнила самой Рае историю ее собственной семьи. Потеря близких, разочарование в боге, бегство из одного города в другой… Ведь Клейнманы и Батырбековы познакомились лишь по воле случая. А так они могли бы даже не догадываться о том, что их семьи проживают одинаковые судьбы, одинаково несчастливые судьбы.
Раиса Ароновна, никогда не жаловавшая Льва Толстого и кривившая губы при восторженных откликах о его произведениях, не стеснялась называть писателя дураком: «Только дурак мог сказать, что каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Все горести и радости похожи друг на друга».
После отъезда Батырбековых встал вопрос об уплотнении квартиры. Почти что чудом Генриетте Марковне удалось добиться, чтобы им выделили другую квартиру. Новое жилье было поменьше и в доме без лифта, но поскольку квартира располагалась на втором этаже старенького здания, особой проблемы не возникало. Формально Рубинштейн не приходилась Клейнманам родственницей, поэтому им не могли выдать общую квартиру и снова поселили в коммуналку. Но в этой квартирке не было никого другого, только свои: Фейга Давыдовна с двумя дочерями и внучкой. Получалось, что в этой квартирке жили только Рубинштейн-Клейнманы.
В начале сорок третьего года тот самый пациент Генриетты Марковны, который помог с устройством Эстер Аркадьевны в пансионат, написал письмо, в котором между делом рассказывал о переводе центральной студии Совинформбюро в Куйбышев. Он имел непосредственное отношение к этому предприятию. Проблема состояла в том, что в Куйбышев перевели лишь основной штат ведущих журналистов, известных писателей и публицистов, а про редакторов по большей мере забыли. В этой связи приятель Генриетты Марковны вспомнил, что Рая – о ней доктор Рубинштейн упоминала в одном из своих писем – имеет неплохой довоенный опыт редакторской работы. Таких специалистов крайне не хватало в провинциальном Куйбышеве. Он спрашивал, не желает ли Рая попробовать себя в новом деле.
Когда Раиса Ароновна услышала о предложении, у нее буквально загорелись глаза. Разговор происходил за семейным ужином, когда все уже были в сборе.
– Даже не знаю, что и сказать, – слукавила девушка, считая, что мама и бабушка будут категорически против переезда.
– Это чего ты не знаешь? – гаркнула Фейга Давыдона. – Такие предложения делают один раз в жизни. Представь, с какими людьми ты сможешь познакомиться…
– Конечно, езжай, – поддержала Эстер Аркадьевна, – сколько можно за нашими юбками от жизни прятаться. У нас тоже все устаканилось. Первое время мы сможем тебе помогать денежкой, ты только не переживай. В конце концов, ты переезжаешь не в другую страну, а лишь в другой город.
– Мы тебя будем частенько навещать, ты еще будешь умолять нас оставить тебя в покое, – снова встряла Фейга Давыдовна.
Рая продолжала слушать в некотором оцепенении. Она ждала всякого, но только не такой реакции. В ту минуту Раиса Ароновна почувствовала, что значит фраза «сердце вырывается из груди».
Очередной переезд в жизни Раисы Ароновны прошел быстро, почти незаметно и безболезненно. Она легко вошла в рабочий режим, как в прежние харьковские годы отдавала всю себя служению любимому делу. За первым переездом последовал еще один, потом еще один… А с какими людьми она познакомилась на службе. «Вот про таких нужно говорить «человечища», а не про Толстого», – язвительно шутила Раиса Ароновна. Действительно, тогда ей посчастливилось поработать с Ильей Эренбургом, Константином Симоновым, Корнеем Чуковским, Валентином Катаевым, Михаилом Шолоховым и многими другими.
Жизнь стала налаживаться не только в семье Раи, но и во всей стране. Победоносное шествие врага в первые месяцы войны сменилось его унизительными поражениями и отступлениями. Но за победу приходилось платить тяжелую плату: похоронки пепельным дождем сыпались на советские города и села. Каждая «капля» была подобна гранате для семьи, во двор которой она попадала. Она разрывала сердца родителей и детей, жен и друзей.
Роза не отводила взгляда от Раисы Ароновны.
Сколько могла бы рассказать учительница о себе! Но то была осень пятьдесят второго года, а потому Раиса Ароновна не обмолвилась ни словом о своем прошлом, ограничившись общими фразами, что очень рада возможности работать учителем в этой прекрасной светлой школе в окружении столь трудолюбивых и талантливых учеников.