Рахиль
Шрифт:
О своей «немецкости» не говорили и не вспоминали даже дома. Но, будто в напоминание, паспорта той эпохи содержали графу «Национальность». На основании одной этой записи людей депортировали, лишали домов, увольняли, исключали из вузов и просто могли безнаказанно плюнуть в лицо. Не только паспорт, но и любая анкета во всяком государственном учреждении, практически каждый официальный документ служили живым напоминанием этнической принадлежности человека.
Стоя на пороге взрослой жизни, будущие выпускники примеряли на себя возможные профессии и специальности. Большинство старшеклассников видели себя квалифицированными инженерами, врачами и строителями. Взять, к примеру, Катьку Лерман. Она так вовсе хотела ехать в Москву, поступать в театральный:
– Выучусь на Любовь Орлову, весь Союз обо мне заговорит… От Ташкента до Минска будут крутить фильмы со мной.
Юношеское сознание отказывалось признавать простую истину: в этом классе почти никто не имеет права на престижные специальности, не имеет права на будущее. Короче говоря, не имеет вообще каких-либо прав.
Не было случайностью, что отличной отметкой по немецкому языку во всем классе могли похвастать лишь Света Ким и Якуб Бабаев, которым знание форм неправильных глаголов и склонений имен прилагательных не досталось в качестве рождественского подарка от родителей, а стало наградой за прилежание и труд. Только вот и Света, и Якуб были среди тех, кого эта система решила обречь на бесправье.
– Мне бы хотелось поближе познакомиться с вами, – начала Раиса Ароновна.
Класс молчал. В тишине слышалось нервное сопение одного из учащихся.
– Каждый ученик представится, расскажет немного о себе, своей семье, родном городе, увлечениях и планах. При этом старайтесь чаще использовать косвенную речь, – предложила учительница.
Еще до войны, когда Раиса Ароновна работала в редакции газеты, ей поступила на корректуру статья с громким названием «Школа Станиславского на уроках немецкого». Это было небольшое интервью с известным школьным педагогом, специалистом по обучению немецкому языку в средней школе Наталией Августовной Бергман, приехавшей в Харьков с лекциями для учителей иностранных языков. Запомнилось, что Наталия Августовна предлагала революционную по тем временам методику преподавания: ученики не должны ограничиваться заучиванием отдельных грамматических правил, им следует «погружаться» в язык, как бы примеряя на себя и свой жизненный опыт иностранные слова, проникаясь их смыслом. Не заучивая абстрактные тексты из учебников, а говоря от первого лица, ученик овладевает лексикой и по-настоящему узнает иностранный язык.
Готовясь к первому уроку, темой которого должна была стать косвенная речь, Раиса Ароновна практически спонтанно вспомнила о той статье и решила последовать совету опытного педагога.
Среди учащихся возникло некоторое оживление, ведь учителя, которые прежде работали в этом классе, не слыли большими экспериментаторами и не любили отклоняться от строгих рамок учебника. В результате, на первый взгляд, банальное задание было воспринято с большим энтузиазмом. Школьники с интересом рассказывали о своей жизни.
Раиса Ароновна обратила внимание на то, что почти все ученики, говоря о себе, почти не вспоминают о прошлом и не торопятся делиться планами на будущее. С методической точки зрения, Раисе Ароновне следовало исправить это упущение, ведь в устной речи необходимо практиковать не только настоящее, но также прошлое и будущее время. Однако учительница не стала этого делать, предположив, что такое поведение учеников не случайно: «Разберем формы прошлого и будущего времени в следующем упражнении».
В этот момент, желая что-то спросить, руку подняла красивая румяная девчонка с иссиня-черными волосами, красиво собранными в косу, как у Леси Украинки. Получив разрешение, ученица, представившаяся Розой, задала вопрос:
– Раиса Ароновна, вы можете (k"onnen) тоже рассказать о себе?
– При общении с учителем, как и с любым другим человеком, с которым вас связывают формальные, рабочие отношения, правильнее было бы задать вопрос несколько иначе: «Могли бы (k"onnten) вы рассказать о себе?» – машинально поправила любознательную ученицу Раиса Ароновна.
Роза записала слова Раисы Ароновны себе в тетрадку и снова подняла глаза, как бы показывая, что по-прежнему не потеряла интерес к личности новой учительницы.
Раиса Ароновна оглядела других учеников. Несомненно, им также был бы интересен ответ на прозвучавший вопрос, хотя мало кто набрался бы смелости задать столь прямой вопрос. Но Роза была другой – малость инфантильная, прямолинейная, не терпящая хождений вокруг да около.
Спору нет, Раиса Ароновна могла бы поведать много удивительных историй о своем прошлом, о последних одиннадцати годах, проведенных в Казахстане. Но стоит ли это делать?
Первое время, что Клейнманы жили в Алма-Ате, они снимали комнату у Батырбековых. Плата была чисто символической. Не будь Фейга Давыдовна столь настойчивой в конце каждого месяца, практически умоляя принять деньги и всовывая скомканные купюры в руки Батырбековым, те бы не думая позволили женщинам гостить бесплатно.
Один раз Муса так и сказал Эстер Аркадьевне:
– Дорогая, ты наш конак2. А с конака Батырбековы денег не берут.
Его жена, Зульфия, пытавшаяся проводить все свое время в одиночестве, перебирая четки и молясь, упорствовала меньше. Но не потому, что была заинтересована брать последние крохи у жилиц, а просто потому, что она потеряла всякий интерес к жизни после начала войны. Если хотят, то пусть платят. Не хотят – могут и не платить.
Коммунальная квартира располагалась в самом центре города. Здесь рядом бегал городской трамвай. Почти каждое утро, еще затемно, Рая просыпалась от грохота проезжающих вагончиков. Этот звук был мелодией родного Харькова, привезенной в ее сердце как на грампластинке, подлинным гимном городской жизни.
С началом войны в Алма-Ату эвакуировали несколько цехов Ворошиловградского паровозостроительного завода имени Октябрьской революции (это длинное название Раиса Ароновна всегда выговаривала скороговоркой, вспоминая казахстанские годы). Мусу Батырбекова как опытного работника, орденоносного организатора промышленности в республике привлекли к работе по запуску новых цехов в Алма-Ате. Когда Муса узнал о специальном указании, поступившем из Москвы, что на новом заводе производство должно быть переналажено под нужды армии и фронта, он буквально воспрял духом.
Еще недавно старик Батырбеков называл себя пятым колесом в телеге, намекал на то, что многие люди в его возрасте и с таким стажем уже сидят на пенсии. И руки не те, и глаза не те… Но тут все изменилось. Муса стал работать каждый день по полторы, а то и две смены кряду, не чувствуя какой-либо усталости. Лично занимаясь комплектацией трудовых бригад, вникая во все детали производства, Батырбеков считал, что так он мстит за своих мальчишек.
Каждый раз, когда с заводских складов отгружали мины и бомбы, Батырбеков довольно улыбался и говорил себе в усы: