Рамунчо
Шрифт:
– Монахини? Нет, дорогой, особенно теперешние, которые приехали к нам недавно, я же их почти совсем не знаю… они у нас часто меняются… Монахини, нет… Я тебе скажу даже, что настоятельница… Я ведь, как и мама, терпеть ее не могу.
– Ну так в чем же тогда дело?
– Не знаю… Видишь ли, я люблю их пение, их часовни, их дома, все… Я не знаю, как тебе объяснить… Да и вообще мальчики этого понять не могут…
При этих словах милая улыбка на ее личике погасла и сменилась уже знакомым Рамунчо мечтательным и отсутствующим выражением. Ее внимательный взгляд был устремлен вперед, хотя перед ней
Лишь когда смолк звук колокола, который в баскских деревнях, как на Востоке крик муэдзина, на какое-то время останавливает жизнь, Рамунчо осмелился сказать:
– Гачуча, мне страшно, оттого что ты проводишь с ними все время… Я часто спрашиваю себя, о чем ты на самом деле думаешь…
Устремив на него взгляд своих бездонных черных глаз, она проговорила с мягким упреком:
– И ты говоришь мне это после того, что мы сказали друг другу в воскресенье. Если бы я потеряла тебя, тогда, может быть… даже наверняка! Но до тех пор нет! О нет!.. Ни за что, будь уверен, мой Рамунчо…
Он долго пристально смотрел ей в глаза, и ее взгляд понемногу возвращал ему всю его блаженную уверенность. В конце концов его лицо осветилось детской улыбкой, и он сказал:
– Прости меня… Ты ведь знаешь, мне часто случается говорить глупости.
– Что верно, то верно!
И оба звонко расхохотались свежим, молодым, беззаботным смехом. Рамунчо внезапно встал, привычным, не лишенным элегантности жестом перекинул куртку на другое плечо, сдвинул на ухо берет, и они, лишь слегка кивнув друг другу, расстались, потому что в конце улицы появилась мрачная фигура Долорес.
8
Полночь, черная, как преисподняя, ураганный ветер швыряет в лицо хлесткие струи дождя. На берегу Бидассоа, посреди едва различимого во мраке кусочка суши, где уходящая из-под ног почва пробуждает мысли о первозданном хаосе, среди тины, по колено в воде мужчины перетаскивают на плечах ящики и бросают их во что-то длинное и черное, более черное, чем ночь, что, вероятно, должно быть лодкой – весьма подозрительной, без фонаря, – привязанной у берега.
Это опять банда Ичуа, которая на этот раз переправляет товар по реке. Не раздеваясь, контрабандисты поспали часок в доме своего сообщника на берегу реки, а в положенное время Ичуа, который всегда спит только вполглаза, растолкал свою команду. А затем они крадучись двинулись в темноте под проливным дождем – самая подходящая погода для работы.
Ну а теперь за весла и вперед, к Испании, огни которой виднеются сквозь пелену дождя. Низвергающиеся с неба потоки воды промочили мужчин до костей, а натянутые на уши береты не защищают от яростных ударов ветра. Однако могучие руки без устали работают веслами, и лодка быстро движется в нужном направлении. Но вдруг из мрака появляется какое-то чудовище, скользящее по воде им навстречу. Скверное дело! Это дозорное
Но контрабандисты все-таки беспрепятственно добираются до испанского берега и оказываются среди больших рыбачьих лодок, которые в бурные ночи стоят на цепях около берега близ Фонтарабии. Момент очень опасный. К счастью, их верный друг дождь продолжает лить как из ведра. Низко пригнувшись, стараясь оставаться незаметными, молча, отталкиваясь веслом ото дна, чтобы производить как можно меньше шума, они медленно продвигаются вперед, останавливаясь, едва им почудится какое-нибудь движение среди окутанных мраком бесформенных силуэтов.
Но вот наконец они пристают к одной из больших пустых лодок. Тут должны их встретить товарищи из другой страны и отнести ящики в дом, где хранится контрабандный товар… Однако никого нет! Где же они? Первые мгновения проходят в мучительном тревожном ожидании. В такие минуты слух и зрение обостряются до предела. Широко раскрытыми глазами они вглядываются в темноту и напряженно вслушиваются в монотонный шум дождя. Куда же запропастились их испанские товарищи? Вероятно, из-за этого проклятого таможенного дозора они опоздали, и те, решив, что операция не удалась, ушли.
В молчании они ждут еще минут десять. Вокруг, словно туши каких-то животных, покачиваются огромные безжизненные лодки, а дальше за ними еще более плотные, чем тучи, сгустки мрака, в которых угадываются дома и горы на берегу. Они ждут, неподвижные и безмолвные, словно призрачные перевозчики у ворот мертвого города.
Понемногу напряжение спадает, на них наваливаются усталость, желание спать – и они бы заснули прямо здесь, под ледяным дождем, если бы место не было таким опасным.
Ичуа и двое самых старших тихо по-баскски обсуждают ситуацию и принимают дерзкое решение. Раз те не пришли, тем хуже! Нужно попытаться самим отнести в дом контрабандные ящики. Это чертовски рискованно, но, раз уж это им втемяшилось в голову, ничто их не остановит.
– Ты, – говорит Ичуа Рамунчо, – ты, малыш, останешься караулить лодку, потому что ты не знаешь дороги. Закрепи ее у самого берега, но легонько, чтобы можно было бесшумно отчалить, если появятся карабинеры.
И вот, сгибаясь под тяжестью ящиков, они уходят. Звук их едва слышных шагов тотчас же сливается с монотонным шумом дождя, ударяющегося о пустую черную пристань. Оставшись один, Рамунчо, чтобы быть совсем незаметным, забивается в угол лодки и снова замирает под монотонными ритмичными струями непрекращающегося дождя.
Товарищи все не возвращаются, и он чувствует, как в этом бездействии и тишине его постепенно сковывает неодолимое сонное оцепенение.
Но вот что-то длинное и еще более темное, чем окружающий мрак, скользит мимо него, стремительно и бесшумно, как бесшумен и весь этот ночной поход: одна из больших испанских лодок! Но ведь они все стоят на якоре, на них нет ни парусов, ни гребцов… Так в чем же дело?.. А дело в том, что двигаюсь я!.. Он понял: узел каната был затянут слишком слабо, и довольно быстрое здесь течение увлекло его и теперь несет к устью Бидассоа, к подводным скалам, к морю…