Рандеву с незнакомкой
Шрифт:
Нас буквально вышвыривают на улицу. Напяливая на себя куртку уже на лестничной клетке, он зло бросает:
– Идиоты! Какие же они идиоты! Так же нельзя!
– Нельзя, – соглашаюсь я, неотрывно глядя ему в глаза.
– Нельзя, – эхом повторяет он.
И мы снова смотрим друг другу в глаза, не зная, стоит ли произнести эти роковые слова, которые могут и разрушить этот воздушный замок, и наоборот, сделать его прочнее стали.
У кого-то за дверью начинает играть радио.
"Московское время двадцать два часа тридцать минут".
Нам остается только полтора
Мне кажется, что он слышит, какими гулкими толчками бьется мое сердце…
А еще мне кажется, что тысяча лет – это такая малость по сравнению с предстоящими минутами…
Астрахань, ноябрь, 2004 г
Украденный у жизни день
У понедельника есть своя мистичность. Мало кто вдумчиво смотрит по сторонам. Особенно утром. Мы не видим мир вокруг. Потому что еще шумит, переливаясь всеми цветами радуги, ушедшее воскресенье. И мы где-то там, далеко от окружающей реальности. Периодически всплываем на поверхность, обводим окрестности диким взглядом и снова теряемся во внутреннем микрокосме.
На другом конце вселенной цокают каблучки секретарши шефа, противно верещит факс, словно из трубки испорченного телефона доносятся голоса коллег. Мир сер и сумрачен. Мы смотрим не на него, а сквозь него. А мимо нас проходят сотни и сотни событий.
И когда, как не в понедельник, творить самые дикие, самые невероятные безумства?
Они встретились возле памятника Гоголю. Высокий стройный мужчина в дорогом пальто и букетом белых роз. И девчонка, по виду совсем еще подросток. Они обнялись и долго стояли, не разжимая объятий, под строгим взглядом каменного классика.
– Здравствуй.
– Здравствуй.
Снова молчание. Иногда есть моменты, когда отсутствие слов способно сказать гораздо больше.
Мужчина гладил девушку по голове, ероша коротко стриженые волосы. Она тихо улыбалась, не отводя глаз от его лица.
– Честное слово, чувствую себя пятнадцатилетним мальчишкой.
– Седые волосы вас выдают, сударь…
Он расхохотался.
– А все-таки, ты язва. Кто говорил мне буквально два дня назад, что возраст значения не имеет?
Она теснее прижалась к нему, прикрыла глаза и севшим голосом пробормотала:
– Я говорила о том, что в постели нет ничего, кроме страсти. Прожитые годы, статус, прошлое и настоящее – такие мелочи. Есть только мужчина и женщина. А у этой вечности не может быть возраста. Да поцелуй же ты меня, в конце концов! Что ты стоишь, как статуя!
Прохожие шли мимо, огибая невидимый островок, на котором отгородилась от мира пара влюбленных, слившихся в долгом поцелуе. Мир перестал существовать для них, стертый касанием горячих губ. Время остановилось, сбитое тем непонятным свойством души, которое способно превратить бесконечный водопад секунд в тягучую медовую сладость, где минута не равна шестидесяти коротким отрезкам.
– Это что-то невероятное… Двадцатилетняя девчонка заставляет меня сходить с ума. И мне это нравится!
– Принимаются любые возражения. Но
Еще один поцелуй. Короче, но гораздо более страстный. И еще один. И еще… Секунды, подстегнутые невидимым дирижером, сменили ритм и рванули в диком темпе, наверстывая упущенное и стремясь попасть в такт с бешено бьющимся пульсом.
– Давай перестанем смущать Николая Васильевича, – девушка поправила сбившийся беретик и отступила в сторону. – Тем более, мне было обещан весь день в полное распоряжение. Мы гуляем! Кстати, а почему ты настаивал на встрече именно возле этого памятника? Лучше уж у Пушкина. Александр Сергеевич был знатным специалистом по части амурных дел. Не то что этот мастер страшных сказок.
– Сейчас я тебе кое-что покажу. Это знают все окрестные студенты. Ты не боишься высоты?
– Не жаловалась. Даже думала когда-то, что стану мойщиком окон.
– Боюсь, тебе не разрешат. Производственный травматизм, знаешь ли. Коллеги на тебя засматриваться будут и падать часто с верхотуры.
Оба они весело рассмеялись, а потом мужчина потащил девушку через всю площадь к угрюмой четырнадцатиэтажке.
… Сверху площадь выглядела маленькой и суетливой, как разворошенный муравейник. Толкались, спеша по своим делам горожане, кутались в платки замерзшие торговки, орала дурным голосом сигнализации задетая каким-то прохожим машина…
– Ну, и где твой сюрприз?
– Посмотри на памятник с этой точки. Он тебе ничего не напоминает?
Девушка прищурилась, потом отрицательно покачала головой.
– Нет… А хотя… Ой, какая прелесть! – И звонко рассмеялась, вспугнув парочку голубей, умостившихся неподалеку.
Скульптор был наверняка человеком не без чувства юмора и сделал памятник таким образом, что ссутулившийся Гоголь, закутанный в плащ, сверху напоминал гигантский кукиш, обращенный головой-пальцем в центр площади.
– Мы это лет двадцать пять назад выяснили, когда в институте бегали сюда пиво пить.
– Вот ты экстремал… А что, ближе к земле пиво не такое вкусное?
– Не такое. И поцелуи на крыше куда как слаще.
– Ой…
Губы ищут губы, страсть сплетается со страстью – и снова пространство-кристалл прячет в себе двоих, оторвавшихся от сумасшедшего мира во имя личного безумия.
Рука ее внезапно разжалась, и белые розы полетели с последнего этажа, теряя лепестки. Оторвавшись от губ мужчины, девушка с сожалением посмотрела вниз.
– Извини, я их уронила…
– Ничего страшного. Падшими они выглядят тоже неплохо.
– А тебя просто тянет к падшему…
Мужчина усмехнулся. Мобильник в кармане его пальто разразился отчаянной трелью. Девушка поморщилась.
– Только не говори мне, что тебя потеряли на работе.
Мужчина перевел взгляд на экран и с сожалением вздохнул.
– А я ж предупреждал, чтоб меня не дергали сегодня. – Он немного помолчал, потом посмотрел в глаза своей спутнице, усмехнулся и выключил телефон. – Все, я исчез. Украл у жизни этот день. Пропал для всех. Кроме тебя.