Ранний снег
Шрифт:
– А где ты всё это время была?
– спрашиваю я у Женьки.
– Я же осталась с вещами в Дорохове, со вторым эшелоном. Ты разве не помнишь?
– Нет, не помню, - говорю я, улыбаясь.
Я и в самом деле не помню. Мне от этого стало даже смешно.
– А сюда ты приехала когда?
– Сегодня.
– Зачем?
– Мы едем занимать оборону, на передний край.
– Кто это мы?
– Отряд капитана Пироговского.
– Пироговского?
– Да.
Я с усилием припоминаю. Да, у нас в дивизии был такой,
– А что это за отряд?
– Спи. Потом всё узнаешь. Главное - ты нашлась.
– Говорю тебе, я не терялась!
– Спи!
...Нет, нет, я не терялась. Но какое же это счастье, что я, наконец, нашлась! Какое счастье, что Женька рядом, что есть какой-то отряд под командованием Пироговского и что нам нужно опять идти занимать оборону, а может быть, и наступать! Тогда обязательно где-нибудь там, впереди, - пока я ещё не знаю в точности где, но мы встретимся с Петряковым, с Марьяной, с Александром Степановичем, с Галей Пятитонкой, с Наташей Глызиной и опять все будем вместе. Как тогда, под Москвой.
Мои волосы гладит чья-то рука. Гладит медленно, очень ласково, осторожно.
Это Женька. Я знаю.
И я спокойно засыпаю, чтобы проснуться здоровой.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Говорят: «Ну, погиб, значит, не судьба была дожить до победы».
Это о человеке.
А про дивизию так можно сказать: «Не судьба»? Или это что-то другое?
Мы войну начинали необстрелянные, неопытные. Накопление опыта - дело сложное. Французы об этом, например, говорят так: «Опыт - это врач, являющийся после болезни».
Хорошо, мы не примем на веру их мудрую шутку.
Но кто скажет, под влиянием каких обстоятельств струсивший, растерявшийся в бою командир вдруг находит в себе мужество и силу воли? Почему отступавшие в панике бойцы начинают оглядываться и примеряться, как бы им похитрей, половчее ударить врага? По каким таким тайным законам логики самый тихий, незаметный в полку человек вдруг становится храбрецом и героем?
Задним числом мы все нынче стали умны.
Мы частенько ещё примеряемся: а вот я бы, например, сделал так, а не эдак, как сделали они.
Ну, вернись в сорок первый и сделай по-своему!
Нынче мы знаем наизусть имена наших героев.
Нынче на местах прославленных наших сражений стоят памятники, горит вечный огонь.
Но я бы лично ставила памятники и зажигала вечный огонь и там, где наши люди умирали в безвестности, в окружении, в отступлении, где гибли под напором превосходящих сил противника целые армии. Они тоже герои. Просто им пришлось ещё тяжелей, чем другим. Их воинский опыт гораздо значительней, серьёзней. Вся беда в том, что они не сумели его применить: не успели.
Когда выяснилось, что группа генерала Маковца и некоторые другие подразделения, шедшие с ним, отрезаны
Положение складывалось очень серьёзное. И взглянуть теперь правде в лицо оказалось необходимым. Генерал Маковец отдал срочный приказ командирам подсчитать количество «активных штыков», переформировать и укрепить за счет тыловых подразделений стрелковые роты, тщательно проверить и взять на учет все запасы орудийных снарядов, мин, гранат и патронов.
Неутешительные сведения поступили от интендантов: хлеба нет, муки мало, мяса, консервов - на несколько дней. Что будет дальше, чем это грозит, понимал уже каждый. И от этого настроение в ротах было подавленное, тревожное.
Дни стояли солнечные, морозные. Немецкая авиация не давала вздохнуть. С рассвета дотемна вражеские бомбардировщики и штурмовики висели над головами.
Как-то на совещании в штабе дивизии Петряков встретился с Железновым. Командир второго полка был бодр, подтянут. Напоминанием о недавнем ранении в голову осталась лишь красная, зубчатая полоса среди отросших поседевших волос. Они крепко обнялись, похлопали друг друга по спинам.
– Жив, Мотя?
– Ваня, жив.
– Железнов засмеялся, показав белые, крепкие зубы.
– Родился - не торопился, не спешу и помирать!
– А помнишь, мечтал о лёгкой руке...
– Что старое вспоминать!
– смутился вдруг Железнов.
– Скажу честно: забыл и думать об этом.
– И вдруг загрустил: - Вчера схоронил Петра Завалихина, Аркашку Рябца из третьего батальона и своего ординарца. Ты его знаешь ещё по Елани - Коля Бабиков...
– Да-а, - сказал Петряков. Он ссутулился, потемнел за время их разлуки. Петряков с жадностью тянул оставленный ему Железновым «бычок»: табаку в медсанбате давно уже не было.
– А у меня Калугина убило, - сказал он с горечью.
– И Галю Боркулову - Пятитонку. И Наташу горбатенькую. Всех одной бомбой сразу. Э, да что там!.. Ну, а тут как? Какова обстановка? Что они говорят?
– Да что говорят! Будем сковывать силы противника, покуда возможно, а потом пробиваться на юго-восток. Там кавкорпус рейдирует у немцев по тылам. Так вот, ежели соединимся с корпусом, нам будет легче. Сейчас связь у нас с штабом фронта хорошая. И самолеты, говорят, сюда вроде бы прилетят. Так что будем драться.
– А с чем драться-то? Снарядов нет. Танков нет. И авиация их, сам видишь, господствует в воздухе.
– Конечно, голыми руками они нас не возьмут. Это так.
Они помолчали, хорошо понимая друг друга.