Распутин-1917
Шрифт:
Распутин оторвался от чистописания и в очередной раз залюбовался милым созданием. Сами собой пришли на память слова Аксакова про “«порхающий цветок», расписанный чудными яркими красками, блестящими золотом, серебром и перламутром, испещренный неопределенными цветами и узорами, не менее прекрасными и привлекательными…” Но продолжать дорисовывать образ “милого, чистого создания, никому не делающего вреда,” мешали глаза Анны. Григория из под длинных, изогнутых ресниц пронзал сухой, холодный взгляд охотника, внимательный к деталям и чуждый сострадания к врагам. Ему больше подходили не аксаковские цветочные опушки, а хмурая зимняя Швеция, гранитная страна, где сотни лет мелкие сосенки и кустики, стоящие невозмутимо и мрачно, пробиваются из расщелин, покрытых скромным слоем мха.
— Вы, сударь, смотрите на меня так, словно собираетесь, но никак не решаетесь сделать предложение, — с лёгким смешком Анна отодвинула исписанные листки и поставила на краешек стола чашку с горячим чаем. — В свободное время я займусь вашей ужасной грамматикой. Это никуда не годится.
— Присядьте, Анюта, — Распутин отложил карандаш и взял в обе руки чашку, над который струился пар, осторожно тронул губами горячий чай, обжёгся, фыркнул, стараясь не расплескать. — Я действительно хочу сделать вам предложение и не одно. Но боюсь. Вы мне понравились гораздо раньше той минуты, когда мы познакомились… А когда встретились, то оказались ещё очаровательнее, чем на фото… Я выглядел бы последним идиотом, если бы не мечтал быть рядом с вами… Причем на абсолютно законных основаниях… Господи! Волнуюсь, как школьник у доски, мысли путаются…
Не обращая внимания на обжигающий напиток, Распутин сделал глоток, и во рту полыхнуло огнём.
— По какой-то неведомой причине, — продолжил он, — все любимые мной женщины, в ком я вижу смысл жизни, погибают… Это происходит с таким зловещим постоянством, что подозреваю — всё дело во мне. Я несу какую-то чёрную метку… Может быть, это плата за то, что мне пришлось воевать, ликвидировать врагов… Не знаю…
— Они умирали? — потупила глаза Анна.
— Их убивали, — ответил Распутин. Его голос прозвучал, словно гул в пустом ведре. — И я ничего не мог с этим поделать, как ни старался…
Григорий уставился в чашку, не заметив, как Анна тихо встала, и вздрогнул, когда её лёгкая, почти невесомая рука легла ему на плечо.
— В таком случае мне ничего не грозит, — полушёпотом произнесла она, наклонившись к его голове, — меня уже пытались убить и вы великолепно справились со своей миссией спасителя.
— К сожалению, всё только начинается и с каждым новым днём находиться рядом со мной будет всё опаснее.
— Значит, пришла пора оберегать не только вам, но и вас, — прошептала Анна на ухо.
Распутин поднял голову и увидел прямо над собой огромные глаза, с удивлением обнаружив, как изысканно и празднично изумрудно-зелёные ободки обрамляют карие радужки с чёрными омутами зрачков и еле заметную паутинку морщинок у висков.
— Спасибо, Аня…
— Удивительно, но меня больше не раздражает, когда вы так меня называете.
— Значит, моё предложение принято?
— Требовать ответа так скоро неприлично. Даме полагается подумать… К тому же, вы обещали несколько предложений. Хотелось бы узнать все.
Григорий придвинул ближе свои записи, пробежал глазами по ним, кусая губу, прислушиваясь к внутреннему голосу — прозвенит ли тревожный звоночек, безошибочно предупреждавший его о риске фатальной ошибки. “Встроенная сигнализация” молчала. Ну что ж, была-не-была!…
— Мне понадобится помощь, — Распутин согнал с лица улыбку и поднял глаза, стараясь выглядеть максимально убедительно и даже сурово. — Из-за собственной глупости и неподготовленности во время бестолковой драки с немцами я получил обидную травму. Для восстановления физической формы мне необходимо время, а его у меня нет. Клиент сегодня уезжает из Стокгольма… Мой первоначальный план летит к чёрту и надо срочно изобретать новый.
Губы Анны сомкнулись в узкую ниточку, черты лица стали рельефными, как у мраморного изваяния, и вся она подобралась, как хищник, почуявший добычу.
— Что это за клиент и какая требуется помощь?
— Некто Томпсон, один из директоров Федеральной резервной системы — банка банков Америки — главного заказчика мировой войны и переворота в России.
— Я ничего не знаю про такую организацию.
— Про неё мало кто знает, она совсем не публичная. Её руководители не дают интервью и не выступают с заявлениями, предполагают, что обладают абсолютным инкогнито и поэтому ведут себя беспечно и самонадеянно. Пока! И вот этим "пока" я и хотел воспользоваться, навестить мистера Томпсона и сделать предложение, от которого он не сможет отказаться…
— Вы хотели его убить?
— Это ничего не даст. Он мне нужен, как источник конфиденциальной информации…
— Могу ли я её получить вместо вас?
— Нет…Вы физически не справитесь с двумя-тремя мужчинами, так, чтобы они остались в живых и могли давать показания, не сможете провести экспресс-допрос с нужным результатом… А подбираться к Томпсону исподволь нет времени. Не успеем. Как говорится, "умерла-так-умерла", и давайте сейчас не будем об этом. Поздно…Мы пойдём другим путём. В Стокгольме остаётся доверенное лицо ФРС — местный банкир Улоф Ашберг. Но разговор с ним будет другим и должен состоять из цифр, фамилий и дат, которые я просто не помню… Вот, — Распутин провел ладонью по исписанным листкам бумаги, — второй день мучаюсь, восстанавливаю по крупицам, и ничего не получается.
— Тут я точно не помощник.
— Ошибаетесь, Аня… Мне нужно вспомнить многочисленные мелкие детали. Они сидят в моей голове, но достать нужное самостоятельно не получается. Требуется ваша помощь. Это и есть моё следующее предложение.
Распутин запнулся, не зная, как продолжить разговор. Никакого заранее заготовленного плана у него не было, а говорить требовалось просто, доходчиво и убедительно. Может сослаться на что-то мистическое? Нет, это значит — обмануть! Григорий поморщился, понимая, что не может и не хочет врать даже во благо. С Анной нужно говорить прямо и честно, опуская лишь непроверяемые детали, подтвердить которые всё равно будет нечем, да и незачем.
— В мозге человека есть участок, состоящий из 30 миллионов нейронов, называется гиппокамп и отвечает за наши эмоции, за переход кратковременной памяти в долговременную. Еще одной важной задачей гиппокампа является забывание. Именно в этом отделе мозга информация получает статус важной и тогда сохраняется, или неважной и забывается, но не стирается, а переносится в отдельную кладовую. Изъять оттуда сведения очень трудно, но можно.
Распутин старался говорить тихо, медленно, чётко, давая возможность переварить сказанное, видя, что глаза умудрённой женщины светятся красным запрещающим светом.