Распутин-1917
Шрифт:
Ганецкий прищурил глаза, словно хотел пронзить визитёра.
— И какая же партия для вас своя?
— По аналогии с термином “тоннельное зрение” из области офтальмологии, в психиатрию перекочевало “тоннельное мышление”. Оно присуще человеку, не замечающему ничего вокруг, зацикленному на какой-либо идее, проблеме. События, люди, вещи, окружающие его, остаются на периферии сознания, не учитываются, не принимаются во внимание. Человек оперирует очень узкими категориями, навязчивый характер мышления не даёт ему альтернатив в своём поведении, все мысли вертятся в кругу ограниченных интересов. Смею утверждать, что вы и ваши соратники поголовно страдаете или, возможно, наслаждаетесь этим состоянием, будучи не в силах мысленно
— Сентенция — хороший термин, — отметил Ганецкий, — это от английского “sentense”? Удивлён осведомлённостью о наших внутрипартийных делах и озадачен вашей личной политической платформой. Если ни в одной существующей партии для вас нет своих, тогда где же они?
— Они есть, но только общественно-политические образования тут ни при чем. Особенность России в том, что любая партия, создаваемая на её бескрайних просторах пытливым политическим умом, неизбежно делится на русофобов и русофилов с неотвратимой последующей смертельной схваткой между бывшими соратниками-единомышленниками. Поэтому в каждой партии у меня лично есть как друзья, так и враги.
— Смею вас уверить, что вы ошибаетесь! Нет никакой русской нации, а соответственно — не может быть ни русофобов, ни русофилов. Есть порабощенные трудящиеся и поработители — феодалы и капиталисты. Нации — буржуазная выдумка и будет отменена, как только мы уничтожим эксплуататоров, и восторжествует мировая пролетарская революция.
— И вы туда же?
— Что “и я”?
— Вы и ваши соратники, товарищ Ганецкий, не принадлежите к классу рабочих даже с натяжкой. Следовательно, когда восторжествует пролетарская революция, вы тоже подлежите утилизации!
— Не передёргивайте!
— Ничуть! Это вы закрываете глаза на опыт Великой французской революции, на последовательное уничтожение революционеров своими же соратниками. А теперь помножьте это на особенности русского бунта, бессмысленного и беспощадного.
— Мы учли печальный опыт санкюлотов, — буркнул Ганецкий, — поэтому никаких русских или французских бунтов не будет. По планете, отбрасывая затхлое прошлое, очистительным огнём прокатится Великая мировая революция, сметая эксплуататорские классы и отправляя в забвение сам термин “угнетение”!
— Браво! Прекрасно! — Распутин хлопнул ладонью по коленке и неожиданно легко поднялся с инвалидной коляски. — Ну и слава Богу! Предлагаю не ждать и сметать немедленно понемногу уже сейчас. Вы ведь лично согласны участвовать в ликвидации эксплуататоров, поэтому легко сможете вспомнить сначала фамилии подкупленных вами чиновников и суть сделки с ними, а потом названия банков и конкретных банкиров, осуществляющих столь значительные вливания в революционную деятельность, что перегреваются даже привычные каналы обналичивания и транспортировки валюты. Что их, сатрапов, жалеть-то?
— Больше ничего не хотите? — презрительно скривился революционер, сжав кулаки так, что ногти больно врезались в ладони.
— Больше? — притворно задумался Распутин, — пожалуй, хочу. Мне требуются пароли для управления анонимными банковскими счетами, открытыми для вас Олафом Ашбергом. Вам-то они больше не пригодятся, ведь Мировая революция уничтожит деньги, не так ли? А если нет денег, зачем же счета, тем более анонимные?
— Не знаю никаких счетов, — взвизгнул революционер.
— Не беда, напомню, — Распутин уже стоял, опершись на стол, и нависал над Ганецким, как грозовая туча над вишнёвым садом. — Вам знакомы эти номера?
Тонкая
— Ничего не скажу! Ни слова больше от меня не услышите! Хоть на куски режьте!
— Да? — Распутин на секунду остановил процесс приматывания революционера к креслу, — вы уверены? Вас когда-нибудь резали на куски? Поверьте, есть порог, за которым люди говорят всё. Но лично для вас и товарищей я приготовил совершенно другую программу и не буду причинять вам боль.
Распутин выложил из своего саквояжа медицинский пенал и бережно достал оттуда шприц.
— Скополамин! Великолепное обезболивающее, широко используется в анестезиологии, хирургии и других медицинских направлениях. Название происходит от пасленового растения Scopolia, её ещё называют белладонна, такие веселые белые цветочки-колокольчики… Видели когда-нибудь? Да это неважно. Что-нибудь знаете об этом препарате? Нет? Не беда — расскажу… Дело было ещё до войны. В американском штате Техас акушер Роберт Хаус принимал роды на дому и ввел роженице скополамин, широко используемый, как обезболивающее средство. Доктор попросил отца принести домашние весы, чтобы определить вес реб"eнка. Муж долго искал их, но не смог найти. Когда он в раздражении крикнул — «где же эти ч"eртовы весы», женщина чётко ответила: «они в кухне, на гвозде за картиной». Доктор был поражён. Роженица была в состоянии прострации, она ещ"e не понимала, что у неё уже родился реб"eнок, но дала четкий, правильный ответ на поставленный вопрос. Удивительно, правда?
Балагуря, Распутин привычными движениями примотал руки революционера к ручкам кресла, задрал рукав рубашки и затянул петлю выше локтя.
— Скополамин блокирует в головном мозге нейромедиаторы, отвечающие за доставку информации, связанной с краткосрочной памятью, — продолжил он, глядя прямо в расширившиеся от ужаса зрачки Фюрстенберга-Ганецкого, — поэтому пациент не помнит, что с ним было после ввода препарата. Он становится непривычно разговорчивым, испытывает непреодолимую потребность излить душу, выговориться, но при этом забывает, что с ним происходило в течение последних нескольких часов, не может себя контролировать, становится послушным рабом чужой воли и иногда совершает даже противозаконные действия. Представляете? Одним словом, чрезвычайно полезная вещь. Ну что, товарищ, полетаем?…
— А может быть можно было по-другому? Как-то это непривычно… жестоко…
Анна передёрнула плечами, словно ей за шиворот попала льдинка. Распутин взял в свою ладонь прохладные тонкие пальцы, прикоснулся губами к запястью.
— Не вижу ничего жестокого в амнезии. Наоборот — это самый гуманный из всех вариантов. Альтернативой была их ликвидация, а так — полежат, полечатся, может быть что-то и вспомнят со временем. Гипноз не всемогущ. Поймите, моя королева, это не люди, а функции с вложенным в их головы текстом, пустыми глазами, ненавистью к окружающей среде и страстью к разрушению, как единственной движущей силе. Это позже поймут их соратники и, разобравшись, не задумываясь, поставят к стенке.