Рассказ о брате (сборник)
Шрифт:
— Что еще отнести в машину? — спросил я. — «Мини» стоит у въезда на шоссе. Я поведу «ягуар», а ты поезжай следом.
— Я не убегала от тебя, — безучастно произнесла она. — Утром я бы вернулась домой.
— Это правда?
— У нас с ним был уговор. Вчера вечером решили, до того, как…
— А сейчас?
— Ты должен понять. Бонни, наверное, уже не играть.
— Стало быть, одна из его проблем решена. — Господи, что за подлость и бессердечие сказать такое.
Она молчала.
— Если Бонни не обратится в полицию, этим мерзавцам все сойдет с рук.
— Он знает, кто это?
— Нет… А ты?
— Наверное, те, кто нам названивал.
— Но ты хоть знаешь их в лицо?
— По — моему, да…
«Бог знает» — говорил когда-то Маккормак. Маккормак, у которого погибла дочь. «Знает и покарает его». Может, сбылось то пророчество? Когда отместка — злобная, зверская — с лихвой перевесила пустячный проступок?
— Гордон, я хочу спросить. Не хочу, но надо.
— О чем же?
— Это ты… указал им путь? Ты открыл, где найти Бонни?
— Чего? Он тебя надоумил? — обернулся я к ней. — Внушил тебе такую мысль?
— Нет, но…
— За кого ты меня принимаешь?
— Прости… Я сама не верю, но спросить было необходимо. Не понимаю, как же тогда…
— Эйлина… — начал я. У меня на лице, подумалось мне, наверное, такое же выражение, как у Уэлса, когда я спрашивал его о Хеншоу: выражение человека, для которого любое неведение — глупость, приводящая его в состояние злорадного восторга. Я сразу, еще на лестнице, догадался, как все случилось. Я не собирался просвещать ее, но после такого вопроса не вытерпел.
— Эйлина, выследили тебя. Они поступили очень просто — ехали за автобусом, видели твою встречу с Бонни. Ты привела их к нему.
Мы перетаскали все вещи, освободили холодильник, отключили воду, электричество, зашторили окна в пустых комнатах. И, заперев двери, уехали. Эти обыденные хлопоты неодолимо и горько напомнили мне наш с Эйлиной отъезд из коттеджа в Паттердейле. Как-то раз вскоре после нашей свадьбы мы жили с ней там пару недель. Молча бродили по окрестностям, оставляя разговоры на вечер, заходили в пабы, по вечерам предавались любви на диковинной кровати, матрац был с упругими тугими пружинами, и Эйлина умирала с хохоту, что мы словно на батуте. Мы тогда еще не все открыли друг в друге — не все привычки и предпочтения. «Я понятия не имел, что ты это любишь», или: «А ты мне никогда не говорил про это». Мы были интересны друг другу круглые сутки.
Подобная пора в жизни бывает только раз. Теперь мы знаем друг друга слишком подробно. Знаем многое, но главное так и останется непознанным. Потому что пути назад нет. Произнесены слова и совершены поступки, которые уже не забудутся. Когда я, мучась потерей и ее подозрениями, что я предатель, ответил обвинением, что несчастье на Бонни навлекла она, я увидел, она вздрогнула, признав мою правоту. Тут я осознал: зашел чересчур далеко, всяким оскорблениям есть предел. Независимо от того, чем все кончится для меня, я обязан удержаться на грани. Еще один ложный шажок, и Эйлина того гляди надломится, и ее уж не вернешь.
Мне дорога эта женщина. Выглядит она спокойно, но внутреннее напряжение не отпускает ее. Натянутая до предела, дрожит мелкой дрожью, точно в ознобе.
Она мне дорога — теперь я осознал это — именно метаниями души и противоречивостью натуры.
Но, когда мы добрались до шоссе и я притормозил рядом с малолитражкой, страх необратимости утраты обуял меня с новой силой.
— Гордон…
Я не мог ответить. Меня переполнял панический ужас: может быть, сегодня я в последний раз с ней наедине. От страха у меня стучали зубы.
— Гордон… — Она взяла меня за руку.
Просвистела мимо машина, поприветствовала нас заливистым гудком. Я совладал с собой, но мог снова сорваться в любую минуту.
— Все в порядке… Послушай, я снял номер в Бакстоне, у меня там сумка. Поезжай следом, обсудим в гостинице, что предпринимать сегодня.
Я передал ей ключи. Она вылезла. Развернув «ягуар», двинулся не спеша, замедляя ход на подъемах и поворотах, и наконец сзади показалась малолитражка.
Распогодилось: чистый солнечный свет омывал вольные просторы холмов, деревни, одинокие фермы. Упорно катили между карьерами, изрезавшими местность столетья назад: память о давно покинувших наш мир, об их борьбе за существование. Неподалеку ютилась деревенька, мужество ее жителей вошло в легенду. Во времена Великой Чумы местный викарий, заметив, что зараза проникла в Эйм, обошел прихожан, призывая их не впускать и не выпускать из деревни никого. Запереть заразу. Жители повиновались. И чума опустошила селение.
В самую пору вдохновиться примером мужества. Нам не ждать пощады. О том, где ночевал Бонни, уже стало ведомо, всплывут и другие подробности. И это только начало. Когда исчерпается все, затухнут скандалы, сплетни, пересуды, поношения, все-таки останется вопрос: что станет с нами троими? Как выкарабкаться?