Рассказ о брате (сборник)
Шрифт:
Нынешней весной у девушек в моде мужские твидовые куртки с замшевыми заплатами на локтях. Одна такая попалась мне в магазинчике отца — в очереди. Сзади девушка напоминает Эйлину, хотя ростом пониже: темные, как у Эйлины, волосы цепляются за высокий ворот белого свитера. Лицо — она повернулась уходить, купив пакетик рыбы и картошки — свежее, не помеченное опытом жизни. Юная, нетронутая, в предвкушении радостей. Не ведающая еще, каких жертв, возможно, потребует от нее мир.
— Привет, Кларис!
— О, мистер Тейлор!
— Как дела? Как малыш?
В глубине ее глаз зажглись искорки. Лицо сразу просветлело.
— Растет себе.
— Кто за ним приглядывает? Твоя мама?
— Она. Портит его только.
— Это уж наверняка. Ты не очень-то ей позволяй.
В пятнадцать лет девушка сделала аборт, а в семнадцать ушла из школы и родила ребенка, отказавшись выйти замуж за его отца.
Покупателей обслуживала мать, а отец нес вахту у сковороды, переворачивая рыбу, снимая ломоть за ломтем безошибочно, так что, хотя конкурентов хватало, торговля шла бойко. Заведение только открылось, но руки матери уже почернели от типографской краски — пакетики рыбы она заворачивала еще и в газету. Улучив свободную минуту, бегала мыть руки на кухню. Мнительная, она страшилась: не дай бог, пристанет запашок жареной рыбы. Мать регулярно принимала ванну и всегда вешала рабочий наряд подальше от других платьев. Она кивнула, приглашая меня. Я поднял доску в конце прилавка и зашел. Теперь отец все внимание сосредоточил на сковороде с картошкой. Зачерпывал поджарившиеся ломтики дуршлагом, легонько постукивал по краю сковородки, стряхивая лишний жир, и отправлял их в желоб, идущий к прилавку. Ломтики сыпались с глухим перестуком.
— А, это ты, — заметил он меня.
В подсобке миссис Болстер, женщина средних лет с вьющимися рыжеватыми волосами, помогавшая в магазине в часы «пик», надевала нейлоновый рабочий халатик. Она улыбнулась, осведомилась, как делишки.
— Пойду мамочку твою подменю, — сказала она, — дам ей роздых. — Миссис Болстер страдала тиком, голова у нее периодически подергивалась в сторону — раза два — три кряду. Она настолько притерпелась, что уже и не замечала того. Посвистывая, закипал электрический чайник. В утомительные часы торговли мать забегала сюда взбодриться глоточком чая. Заварив чай и оставив его настаиваться, миссис Болстер отправилась к прилавку.
— Ну что, — мать прямиком пошла к раковине отмывать черноту с пальцев, — за покупками? Или родителей навестить?
Я вдруг почувствовал, что голоден.
— Пожевать не откажусь. — Мое желание поесть вне дома в такое время дня уже само по себе было необычно и перебрасывало мостик к вранью, которое я сочинил.
— Ты что, не обедал?
— Не стал возиться. Эйлина уехала погостить к матери. Ненадолго.
— А уроки в школе как же?
— Врач сказал, что у нее переутомление. Прописал отдых.
Прихватив большое блюдо, она ушла к прилавку и вернулась с двумя порциями рыбы, картошкой и горошком.
Я пододвинул стул и устроился за столиком с пластиковой столешницей. Поджаренная корочка рыбы хрустела, а мякоть рассыпалась. Мать, облокотившись о комод, прихлебывала чай, наблюдая, как жадно я ем.
— Ну и аппетит у тебя! Будто голодом морили полмесяца.
— Объедение! — промычал я с набитым ртом. — Чем больше ешь, тем больше хочется!
— Верно. Отец у нас кулинар отменный. — Она взглянула на висевшие на стене часы. Скоро за прилавком потребуются все наличные руки, тогда уже не до разговоров будет.
— Так куда теперь двинулся наш Бонни? — спросила она.
— Понятия не имею. А ты его не видела?
— Нет. Только в ту пятницу, когда вы к нам заходили. Может, домой вернулся?
— Понятия не имею, — повторил я. — Он был в понедельник, обещал позвонить.
— В понедельник? А к нам и не подумал зайти. — Сказано вроде как равнодушно, но в голосе пробивалась обида. — Ну, может, застыдится, — прибавила она.
— Ты про что?
— Вы куда от нас в пятницу-то отправились?
— Да о чем ты?
— Гордон! Прекрасно ты понимаешь. Вон сколько в магазине народу толчется. Поневоле все новости услышишь. На пару всыпали хозяину? Или это наш Бонни в одиночку постарался?
Я проглотил кусок рыбы и запил чаем.
— Зря он его, конечно, но типчик попался и впрямь препоганый.
— А ты что же? Не мог приглядеть за братом?
— При чем тут я? Я же не нянька! Я дал ему постель и крышу над головой. Но не буду ж я учить его жить.
— Все-таки…
— Мать, свершилось все в секунду. Он сшиб хозяина, я и шелохнуться не успел.
— И уложил того прямиком в больницу… как мы тут слыхали. Еще повезло, что не убил. Повезло, что за убийство ему не отвечать.
— Откуда Бонни мог знать, что тот болен сердцем?
— Смирял бы норов свой, так и дознаваться было бы ни к чему.
— Все верно. Да я его и не оправдываю. Ну а как хозяин? Не слышно?
— Живой, насколько нам известно. Но клиенты его разъярены. Грозятся разыскать Бонни и прописать ему порцию такого же лекарства.
— Да ну! Парни любят болтать, особенно под пиво. А в общем, Бонни все равно уже уехал.
— А ты не знаешь куда?
— Нет, я же сказал.
— А домой ему не звонил?
— Зачем это? Он обещался, что даст о себе знать. Сам и позвонит, как захочется. Разве не знаешь, о доме он месяцами не вспоминает. Билетики на матч, нацарапает открыточку и считает — долг исполнен.
— В нормальные времена это терпимо… Но…
— Когда же это у Бонни были нормальные времена?
— Проказы всякие — одно. Но после такого случая, гляди, и с футболом распростится.
— Я внушал ему — пересилить себя. Надо вернуться, договориться с клубом. Ну, может, он и послушался.
— А может, и нет.
В дверь просунулась голова отца.
— Доти! — Мать вышла, и через минуту вошел он, обтирая руки полотенцем.
— Мать покараулит сковороды минут десять, пока нет наплыва. — Он смотрел, как я уминаю последние ломтики картошки. — Наелся? Или еще?
— Нет, спасибо. Объелся. Вкусно. Уйдешь от дел, продай лицензию на свой секрет обжаривания.
— Секрета тут никакого. Секрет в поваре. — Он плеснул себе чая. — А Эйлина где?
Я выложил ему то же вранье, что и матери.