Рассказ о брате (сборник)
Шрифт:
— Нет, нет, я ж помню, — настаивала она. — Дрались вы вовсю. Вы старший или младший?
— Старший.
Она кивнула, по — прежнему не спуская с меня глаз.
— А ваш брат как?
— Нормально.
В задней комнате что-то грохнуло. Она встрепенулась.
— Дар — рен! Чертенок, а не ребенок! Вечно бедокурит! — Она заторопилась туда.
— Помогает мне в магазине, — объяснил Уэлс. — Жена умерла почти два года назад, а зятек вечно в разъездах. Нефтяное оборудование. А вы в наших краях тоже по делам?
— Нет, я так. Проездом.
— А чем занимаетесь?
— Учитель английского.
— Ага! Я так и знал! Что кто-то в этом роде. Бакенбарды ваши… — Он пощипал свой чисто выскобленный подбородок.
И говорит, подумал я, совсем не желая обидеть. Всего лишь, чванясь знанием человеческой натуры, бесцеремонно пришлепнул ярлык подобно любому поклоннику штампов. Интересно, как бы они с Сони отреагировали, скажи я, кем стал мой младший брат?
Вошел покупатель, я распрощался.
Помнится, Маккормак сказал, что мы теряем детей, потому что они вырастают и меняются. Фрэнсис навсегда останется восемнадцатилетней и красивой. Кэтрин Хэтерингтон будет жива в памяти Люси школьницей, пока Люси не увидит несчастную умалишенную миссис Нортон. Тогда Кэтрин, как только что прелестную малышку Сони, сотрет из существования женщина, в которую та превратилась.
Я тянул время. Крюк я дал отчасти из любопытства, вполне понятного, но главным образом, чтобы подольше ехать. Плана действий у меня еще не было. Нагрянуть в роли обманутого разъяренного мужа — такое мне не улыбалось. По — прежнему не столько злился я, сколько недоумевал, стараясь расшифровать подоплеку банальнейшей ситуации. Принять банальность, значило признать факт, что обретался я в искусственном мирке. Ладно, пусть я никогда не предполагал, что на себе испытаю что-то из того, другого мира — мира созидания и творчества; побед и провалов; тяжкого труда, пота и профессионализма; мучений, боли и нравственной неустойчивости. Я был человек осведомленный: читал, слушал, смотрел. Развешивал картины на стенах, устанавливал собрания сочинений на полках, расставлял в аккуратные ряды красочные конверты с пластинками. Витийствовал об искусстве — новые капли в море критических суждений — и не ведал ничего, потому что ничего из этого не выстрадал. Эйлина справедливо обличила меня. Да, я жил на обочине, вечным зрителем. Но сколько в том взрыве крылось самооправдания? И почему вдруг истина предъявленного обвинения обязывает меня покорно стелиться им под ноги? Топчите, мол, на здоровье!
Сони Элизабет в синей курточке и брюках вышла из отцовского магазина, ведя за руку мальчонку лет трех. Каждые несколько шагов ей приходилось останавливаться и увещевать сынишку. Наконец она нагнулась, шлепнула его по попке и рысцой припустилась дальше, волоча малыша за собой. Тот вприпрыжку поспевал следом.
Я так и предполагал, что разыскать дом Бонни будет нелегко. Адрес из тех, когда в поисках бесконечно плутаешь по кругу радиусом в три мили. От карты, даже топографической, польза невелика. При других обстоятельствах я бы позвонил и получил точные указания. Поколесив с полчаса, я увидел почтовую машину, приткнувшуюся у дороги, водитель выгребал письма из почтового ящика. Затормозив, я вылез.
Сообщив мне несколько приметных объектов для ориентировки, он добавил:
— Там владельцы сменились. Живут обособленно.
— Это друзья моих друзей. Сам я с ними не знаком, — пояснил я.
Он переправил скудное содержимое почтового ящика в сумку и отправился к фургончику. Вдруг, насторожившись, он закричал:
— Поберегись!
Раньше меня он уловил рокот машины, приближающейся на большой скорости из-за холма. На скорости, слишком высокой для такой дороги. Я укрылся между фургончиком и «мини», машина пролетела мимо.
— Во, бешеные! — ругнулся почтальон. — Думают, им тут автострада!
Я согласно покивал, выходя из-под прикрытия и таращась вслед машине, уже исчезавшей на той же скорости за следующим холмом. Как ни быстро мелькнула она, я почти не сомневался, что это «ягуар» Бонни. И был уверен, что за рулем не он.
Дорога к коттеджу вилась сквозь рощи лиственниц и берез. Потом по лугу. Из родника в лощине бежал нешироким потоком ручеек. Земля, усыпанная щебнем, уберегавшим дорогу от превращения в болото, просырела. Как только выпадет снег, дорога станет непроезжей.
Я вылез из своей малолитражки на прогалине, у начала дороги, решив подобраться к дому незамеченным. С пригорка показалась крыша дома. Сквозь тучи лучистым столбом пролилось солнце. Я пошел дальше, держась откоса, и наконец увидел дом целиком. Серое двухэтажное строение, рамы выкрашены в белый цвет. Пока я рассматривал коттедж, с черепиц потянулся парок — их пригрело солнце. Машина Бонни стояла у дома, крышка багажника поднята. Я отпрянул — появилась Эйлина. Она волокла чемодан. Затолкав его в багажник, она приложила руку козырьком, озираясь по сторонам. Я навел на нее бинокль. Взмокшие от пота волосы липли ко лбу. В какой-то миг, когда Эйлина повернула голову, мне почудилось, что взглянула она прямо на меня. В глазах — испуг.
Когда она зашла в дом, я вскарабкался по склону и, обежав коттедж, стал пробираться через рощу буковых деревьев, подкрадываясь к дому с той стороны, на которую выходили лишь матовые оконца ванны и кладовка на первом этаже. Минута, я уже воровато заглядываю в большую квадратную кухню. Дверь кухни настежь, через нее видна передняя. Эйлина в очередной раз пропутешествовала к машине, мелькнула у парадной двери и снова скрылась. А где же Бонни? Кто знает, гадал я, может, следит за моими замысловатыми хитроумными маневрами и подстерегает. Вот вынырнет и превратит меня в посмешище.
Я юркнул за угол, к парадной двери. Стоя у стены на солнце, я почувствовал, что начинаю потеть — на мне был плащ да еще толстый свитер. Подобравшись, как солдат перед штурмом, я развернулся и вошел в переднюю.
Эйлина как раз выходила. Ее реакцией — я стоял против солнца и для нее был лишь темным силуэтом, преграждавшим ей дорогу, — был неподдельный ужас. Она взвизгнула, выронила из рук вещи и, повернувшись, стремглав припустилась через коридор. Точно вспугнутый заяц, на миг остановилась, метнулась было туда — сюда, словно решая, не вскочить ли в нижнюю комнату, но все-таки продолжила бегство, взлетела по лестнице и скрылась. Я услышал, как захлопнулась дверь и в ней повернулся ключ.
Подойдя к лестнице, я окликнул Эйлину. Бесполезно. Лишь когда я крикнул еще два раза, дверь приотворилась, и на площадке раздались боязливые шаги. Эйлина выступила из-за угла, взглянула на меня, села на верхнюю ступеньку и, прикрыв лицо руками, разрыдалась.
Я стал подниматься, поравнялся с нею и остановился, не пытаясь к ней прикоснуться.
— В чем дело? Ты что, одна здесь? А Бонни где?
Ей не удавалось ничего выговорить.
— Почему ты так переполошилась?
— Я решила, решила, что вернулись они…