Расскажи мне про Данко
Шрифт:
— Так мы же для этого присаживались на минуту перед дорогой, — сказал Володя.
— Присаживаются на удачу, на легкий путь.
За серыми домами хазовского дома не было видно. Угадывалась только почерневшая под дождями и солнцем тесовая крыша. До свидания, Кувай!
— Ну, орлики! — крикнул Михаил. — Покажите танкисту, на что вы способны!
Кони выстелились над землей, загремела пролетка. Михаил оглядывается на брата. В глазах вопрос и гордость: «Ну, как?»
Здорово! Кружатся дали, разбегаются по сторонам дороги синие всплески дикой корицы, сполохи белой ромашки. Дух захватывает. А он сравнивает. В танке не видно
Он рвался в стены этого училища, чтобы потом покинуть его. Знал, готовил себя к этому и все же ожидал этот день с чувством большой грусти. Увидит ли когда эти учебные классы, встретится ли когда-нибудь с умными, добрыми и строгими преподавателями, которые научили ценить и понимать жизнь, научили его ратному делу.
Михаил вывез его на большак, чтобы посадить на попутную машину до Ульяновска. Ждали недолго.
— Прощай, браток.
Михаил обнял Володю.
— Прощай. Маме не давай расстраиваться. Приеду в часть и потом получу отпуск. Все хорошо.
За бортом грузовика пронеслись степные дали, прокружили в плавном танце леса.
Вот и Ульяновск. Шофер остановил машину.
Он еще не знал ничего. То ли взгляды встречных ульяновцев, то ли взволнованный говор их вселили в него ощущение непонятной тревоги. «Что-то случилось или должно случиться», — думал он.
И вдруг над головой голос на всю улицу:
— Говорит Москва. Передаем сообщение ТАСС…
Обещаю в боях с врагом…
Сообщение ТАСС взбудоражило училище. Японские самураи перешли границу. Вот, кажется, и пришло время показать на деле, чему научились за два года. Вернувшись с митинга, Владимир зашел в Ленинскую комнату. Там уже сидели курсанты, каждый сам себе, каждый что-то писал, загораживая рукой написанное. Владимир сел в сторонке. У него письмо особое, и он не хотел, чтобы к нему заглядывали.
«Японские самураи перешли границу моей Родины, — писал он начальнику училища Шурову, — поэтому прошу Вашего ходатайства перед командованием Приволжского военного округа после окончания училища направить меня на восточную границу. Обещаю в боях с врагом высоко нести честь нашего училища».
В коридоре встретился Дорошкевич. Остановил.
— К Шурову спешишь?
— Кто вам сказал? — удивился Хазов.
— Там у него почти вся рота.
Вот оно, в чем дело. Оказывается, не любовные письма сочиняли курсанты в Ленинской комнате.
— Разрешите идти, товарищ командир?
— Не спеши. Насчет тебя я поговорю с Шуровым. Поедешь.
— Спасибо, Николай Антонович. Я буду здорово воевать.
— Верю, Володя. Из тебя получится настоящий командир.
От похвалы он испытал приятное чувство гордости. Не кто-нибудь похвалил — сам Дорошкевич. Вспомнилась Лиза. Как она сказала?.. «Приедешь — ремни новые. Сапоги скрипят на весь Кувай, ремни тоже скрипят. Девчата будут заглядываться». …Не мешало бы показаться в Кувае после учебы. Но на восточной границе идут бои. Там смело дерутся красноармейцы, им нужно
«Здравствуй, Лиза!
Сегодня начальник училища подписал мой рапорт, в котором я просил направить меня на восточную границу. Сейчас идут сборы, и я очень тороплюсь. Напишу тебе большое письмо с дороги. А сейчас попрошу тебя об одном: убеди маму в том, что ничего страшного нет. Самураев мы разобьем, и все будет в порядке. Жаль, что не состоялась наша встреча. Но она будет. И ты мне еще расскажешь про Данко».
Как напишешь письмо в поезде, который очень торопится? Громыхают и громыхают вагоны. Да и что писать? Еще ничего неясно. Вот приедет и напишет. Он обдумывал уже письма. Расскажет Лизе о первом бое, маме о том, как хорошо живет.
Лиза получила письмо для матери и много раз перечитывала ей строки:
«Бойцы наши сражались храбро. Они управились с самураями раньше, чем мы приехали во Владивосток».
Он не рвался на фронт, чтобы прославить себя. Пусть на земле вечно будет мир. Но если случилась война, значит, воин должен быть на своем месте. Он должен сражаться, чтобы защитить свою землю. Он должен сделать все, чтобы на земле был мир.
Тогда война шла не на нашей земле. Самураи, которые обожглись на советской границе, не успокоились и напали на Монголию. Маленькой стране грозила опасность.
— Товарищ командир, — уговаривал Владимир командира части, — попросите командование, чтобы мой взвод направили в Монголию.
— Надо будет, пошлем, — категорично сказал командир части. — А пока учите своих танкистов военному мастерству.
Это был не просто отказ, а приказание больше не обращаться с таким вопросом. На монгольской земле шла война. Русские и монголы стали на пути самураев.
До танкистов доходили радостные и печальные вести: кто-то отличился в бою, кто-то пал смертью героя.
Чаще всего танкисты произносили имя командира танковой роты Миши Агибалова. Владимир знал Агибалова хорошо. Он закончил училище годом раньше. Миша подражал тогда Дорошкевичу. Ходил всегда опрятным, подтянутым.
Водить машину, стрелять из орудия, пулемета научился отлично. А насчет смелости…
Смелость проверяется на войне…
Был август. Сквозные ветры утюжили степи Монголии, обдавали жарким дыханием прохладные воды реки Халхин-Гол.
У рек, как и у людей, бывают свои характеры. Халхин-Гол отличается добротой и щедростью. Пробегая больше двухсот километров, она разбивается на два рукава. Одним рукавом одаривает водой озеро Буир-Нур, через другой рукав отдает свои воды реке Орчунь-Гол. На берегах небольшой реки, неподалеку от озера Буир-Нур, разгорелось кровопролитное сражение. Здесь красноармейцы окружили самураев, чтобы еще раз отбить у них охоту к чужой земле.
Советские танкисты не давали самураям покоя. Они врывались на их позиции, давили огневые точки.
После одной атаки не вернулся экипаж командира взвода из танковой роты Михаила Агибалова. Танк был подбит, но танкисты не покинули машину. Пулеметным огнем косили они самураев. Танкисты знали, что их не оставят в беде. На выручку пошел другой экипаж. Но не смог дойти: попал в яму-ловушку.
И тогда Михаил Агибалов пошел на выручку сам.
Увидев антенну на его машине, самураи поняли, что через их боевые порядки пробирается машина советского командира.