Расскажи мне сказку на ночь, детка
Шрифт:
– Сам ведь настаивал, что от души никакой пользы.
– Мне удобно так думать. – Он переплетает наши пальцы и смотрит на замок, как на чудо. – Знаешь, ты первый человек, которому я могу рассказать все что угодно.
– Правда? – широко улыбаюсь. – Тогда признайся, что ты планируешь сделать, пока тебе еще восемнадцать? Что-нибудь сокровенное, о чем никому не говорил.
Он отвечает уверенно, не задумавшись ни на секунду:
– Убью Джейсона.
Шух! Как ушат льда мне в мысли, и я резко сажусь на качелях.
– А ты? – спокойно
– Скай-дайвингом занялась бы. И съездила бы автостопом на рок-концерт… Про отца – ты ведь пошутил? – Вглядываюсь в Чарли растерянно, и он не сразу, но кивает с ухмылкой:
– Да… конечно.
Тревожный разговор затухает, потому что у Осборна в кармане начинает вибрировать телефон.
– Ты мне звонишь. – Чарли показывает экран с надписью «Бри».
Точно! Я же средствами связи не озаботилась, оставила дома. Наверное, Мэнди меня ищет.
Это и правда она. Ее голос срывается, хриплый и полный слез:
– Але, Ри! Прости, что мешаю, но… Трейси нашли, ее тело прибило к берегу в Бродике. Говорят, она утопилась.
Глава 13
Чарли, обеспокоенный, поднимает меня с дивана и ставит на ноги, а я продолжаю сжимать телефон в руке так сильно, что пальцы побелели.
– Я же знала, что с Трейси что-то случилось. Мы все знали…
Осборн притягивает меня к себе, позволяя уткнуться носом ему в грудь. Я цепляюсь за полы его кофты, как за спасательный круг во время шторма. Меня и правда штормит. Слишком много эмоций в последнее время в моей жизни.
– Наши отношения начинаются со смерти. Кто бы сомневался, – хмыкает Чарли, но я чувствую его смятение и даже ярость, которыми он прикрывает испуг. – Я тебя отвезу, куда скажешь.
– Не стоит, не надо… Правда. Останься. Я позвоню, когда вернусь.
Но Чарли не слушает возражений, поднимается к себе и минуты через две возвращается аккуратно одетым, в джинсах и черной футболке. Нервным жестом зачесывает волосы наверх, берет меня за руку и уверенно идет к моему дому, так что я едва поспеваю следом. В прихожей нас встречает Лобстер, который сипло ругается на чужака.
– Ну привет, ночной демон, – говорит ему Чарли, пытаясь обойти упрямого лабрадора.
Мэнди выходит из гостиной – и мы бросаемся друг к дружке, обнимаясь. Страх потерять близкого человека ужасает, маяча тенью за спиной. Трейси была добрым человеком, и ее смерть, как красный сигнал светофора, отрезвляет. Планы и амбиции уходят на задний план, остается только тупая боль сожаления и сострадания к семье преподобного Мартина. А еще мерзкий страх. Куда же без него.
Господи, ну почему все так?!
Мэнди здоровается с Чарли, и тот уводит меня наверх, находя мою комнату сразу, словно бывал здесь раньше.
Стою посреди собственной неприбранной спальни и отупело смотрю по сторонам, не помня, что именно должна сделать. Чарли берет со стола пульт и включает телевизор, выводя
Слезы комом стоят в горле, но я стараюсь не заплакать, сосредоточившись на том, как Чарли молча вынимает из шкафа серое хлопковое платье, достает спортивное белье из комода, подходит ко мне и начинает раздевать. У него дрожат руки, и он долго не может справиться с замком на пижаме. Это окончательно выбивает меня из мрачной пустоты, и я жмурюсь, перехватывая пальцы Чарли.
– Я сама, все в порядке.
Он отворачивается, пока я переодеваюсь, и смотрит в экран, где показывают давний фильм о женщине из высшего общества, которая попала в рабство в стране третьего мира, а в итоге выбралась на свободу надломленным человеком и покончила с собой, так и не сумев начать жизнь с нуля.
«Три шага до свободы».
Это один из любимых маминых фильмов. Мама любит драмы. Для меня же это слишком тяжелое кино: героиня актрисы Джессики Милборн всегда вызывает во мне прилив тянущего, болезненного сострадания, а я и так расстроена сейчас.
Надев платье, окликаю Чарли, но он продолжает смотреть в экран, как загипнотизированный. Кладу Осборну руку на плечо, слегка сжимая, и он вздрагивает, поворачиваясь ко мне. В его глазах – тяжелый туман, как пелена скорби.
– Это моя мать, – говорит он таким странным надтреснутым голосом, что я не уверена, правильно ли расслышала.
Осборн снова смотрит в экран, и я тоже перевожу взгляд.
Кто?.. Джессика Милборн?!
– Она умерла.
– Как?.. Когда?! Я не знала…
Мама мне обязательно сказала бы об этом, она любит обсуждать актеров. А кроме того… Погодите. Сбитая с толку, я несколько мгновений привожу мысли в порядок. Чарли – сын Джессики Милборн?! О ее семье я ничего не знала, если честно.
– О смерти не сообщали в новостях. Для всех она лечится в Швейцарии.
– Почему? – изумленно взираю на парня, который с каждым новым словом приносит в мою жизнь новые загадки.
– Потому что Джейсон так решил. Чтобы даже памяти о ней не оставить.
Это настолько странно, что я развожу руками:
– А как же родственники? Папарацци, в конце концов?!
– Она перестала сниматься десять лет назад, во время клинической депрессии. Со славой ушли и люди. До матери давно никому не было дела. – Чарли садится на край кровати и тяжело вздыхает, сминая пальцами лоскутное покрывало.
– То есть, ты ни с кем не говорил о своей потере?
Не понимаю, как такое возможно. Сколько же сил уходит на то, чтобы жить с открытой раной?
– Я не могу обсуждать ее с посторонними.
– Чарли… – шепчу растроганно и подхожу вплотную, позволяя ему зажать меня бедрами, как в капкан. Обнимаю его, глажу окаменевшие мышцы спины и запускаю пальцы в густые волосы, притягивая его голову к себе. И меня прошивает искрой узнавания: он мой, мой и только мой.
Джоанна была права. Это как магия.