Расскажи мне сказку на ночь, детка
Шрифт:
– Принесу вам воды, – предлагаю, но тот отмахивается.
– Мне бы чего покрепче, но нельзя… В общем, все плохо. Чарли сотрут в порошок. Теория проста: все проблемы на острове начались с приездом буйного американского парня, за которым тянется длинный шлейф приводов в полицию в Нью-Йорке. Сначала покончила с собой Трейси по неизвестной причине. Затем Чарли устроил торги в интернете, а вскоре сцепился с местным наркодилером. Далее, Осборн участвовал в перестрелке с участием заложников и того же наркодилера, и никого не волнует, какой именно была роль Чарли. А теперь убийство в порыве ярости.
– У меня был мотив, – спокойно говорит Чарли, и офицеры возмущаются наперебой:
– Это еще что за новости?!
– Ну-ка, ну-ка? – уточняет Гарри, поправляя на носу очки в синей оправе.
– Я считал Джейсона виноватым в смерти моей матери. Его брат, Алистер, легко может это подтвердить. Как думаете, этого достаточно для обвинения? – Чарли вальяжно забрасывает ногу на ногу, покачивая замшевой кроссовкой. Его высокомерный настрой сбивает адвоката с толку.
– Погоди, – начинает тот перебирать документы. – Разве твоя мать мертва? Об этом нигде не сказано… – начинает он шуршать бумагами.
– Правильно. Записи о ее смерти не существует.
– О боже…
– Вы верующий? – издевается Осборн.
– Да, уверовал только что, – резко парирует адвокат. – На твоем месте я бы тоже начинал молиться. – Он глубоко вдыхает и тихо говорит себе: – Так, ладно, Гарри, не паникуй… – Он глубоко выдыхает и хлопает ладонью по столу: – Что ж, встреча была короткой и болезненной. Вернусь вечером.
Он утирает лоб полосатым платком, хотя даже не вспотел, и пружинит вон из дома, подальше от безнадежного дела, в которое ввязался.
– Мне тоже пора, – спустя минуту молчания произносит инспектор, поглядывая на серебристые наручные часы. – Для твоего же блага советую не покидать территорию особняка, Чарли. Не лезь в новые проблемы и работай с Гарри. Он надежный и хваткий, попробует отбиться от нападок прокурора. Я пока прокачаю вопрос с судьей в Глазго.
– А что если Лойер отправил киллера? А тот посланник, который катался по улицам, просто отвлекал внимание? – рассуждает Чарли. Мне уже известны подробности дела Лойера, инспектор поделился, и я навостряю уши, но Доннаван поправляет мундир и отрицает:
– Если так, все равно мы не сможем этого доказать. Никто не входил в твой дом, согласно заключению полиции. К тому же, зачем Лойеру усыплять тебя, фактически вручая алиби? То, что ты проснулся в момент убийства – это фатальная случайность... Нет, Чарли, это был кто-то другой. Кто-то, кто ненавидел твоего отца гораздо сильнее, чем ты. Кто не сомневался.
Инспектор покидает нас, и мы остаемся с сержантом в огромном каменном доме, где хранятся наши общие страшные воспоминания. Салливан приносит нам выпить апельсинового сока. Так буднично… Так странно... Его голос полон преждевременного сожаления, словно Осборна уже приговорили:
– Располагайся, Чарли. Я подготовил тебе гостевую комнату. Условия залога жесткие,
Сержант набрасывает дождевик и исчезает. И вот мы с Чарли одни. Осборн отправляется в душ и вскоре спускается на кухню в черном спортивном костюме Майкла: облегающие штаны и расстегнутый джемпер поверх обнаженного торса. От прилива гормонов я роняю кубик льда мимо стакана, и, пытаясь его поймать, опрокидываю сам стакан. Теперь у нас один безалкогольный коктейль вместо двух.
Быстро забрасываю столешницу бумажными полотенцами и, не зная, как себя вести, хватаю лимон.
Чарли подходит ко мне сзади и обнимает за талию, устраивая подбородок на моем плече. Он наблюдает, как неумело я разрезаю лимон, и медленно вытягивает край моего топа из джинсов. От прикосновения теплых пальцев у меня колени подгибаются. Чарли пахнет мятой, и мне хочется дышать только им.
– Тебе не приходило на ум, что я специально убрал Джейсона, чтобы не уезжать? – шутливо спрашивает Чарли, но вместо ответа я чертыхаюсь и тру костяшками левый глаз, пытаясь избавиться от жжения:
– Лимонный сок в глаз брызнул.
Чарли быстро открывает кран и промывает мне лицо водой, заливая заодно и топ.
– А теперь еще и майка промокла, ну надо же, – сокрушается он и ловко снимает ее с меня.
– Я попросила мистера Хопкинса узнать о судьбе Лины, – пытаюсь привести Чарли в чувства.
– Спасибо. Ты такая заботливая… – говорит он, не вникая в мои слова, и отбирает у меня лимон, чтобы швырнуть в корзинку с фруктами. Облизывает пальцы и морщится от кислятины.
– Мистер Хопкинс передавал привет, он переживает за тебя.
– Золотой человек… – бормочет Осборн, расстегивая пуговицу на моих джинсах. У него лихорадочно блестят глаза, он сейчас – в маске паиньки, милого мальчика, который закрылся от реальности в «домике» и наслаждается нашим уединением, хотя на самом деле Чарли рвет и мечет, словно загнанный зверь. Я чувствую это в неровном биении его сердца, вижу в глубине злого взгляда, кричащего, что проиграл.
Нет, неправда, мы не можем проиграть. Это ведь наша игра. Мы ее придумали, в конце концов, и мы не имеем права сдаться. Иначе все – тлен, и выхода из обреченности нет, есть лишь кратковременная шаткая надежда, как подачка судьбы перед казнью.
Я с силой кусаю верхнюю губу, чтобы унять тревогу, и накрываю лицо Чарли ладонями; провожу пальцами по широкому лбу, раскосым глазам, небритым щекам, ощущая нежность прохладной кожи.
– Чарли, прекрати. Не притворяйся, что ты в порядке.
– Я не притворяюсь… Иди сюда. – Он оглаживает мое бедро и с силой сжимает под коленом, притягивая к себе. У меня душа рвется на части, настолько я скучала по нему, но сейчас в поцелуе мы не находим успокоения. Чарли сминает мои губы своими, терзая меня и себя, но становится только хуже, потому что, когда врешь себе, ничто не может успокоить, можно лишь забыться. Но даже забыть мы не способны: тень с вересковых холмов расползлась, просочившись в наши сердца.