Рассказы геолога
Шрифт:
– Не… – заинтересовался Донилин.
– По буквам: Бывший Интеллигентный Человек!
Нюкжин горько усмехнулся, стыдясь за интеллигентного человека, хотя и бывшего.
– Иван Васильеввич! – вдруг сказал Кеша. – А Вы дадите мне рекомендацию? Осенью в члены будут принимать.
Даже Донилин затих от такого вопроса.
– Может и не надо за столом, но в другой раз я не насмелился бы… А мне лестно от Вас получить.
Не насмелился! Это Кочемасов, от одного взгляда которого Мерипов съежился тогда, с иконой, и пошел на попятную.
У Нюкжина от волнения перехватило голос.
– Кеша! Ну, конечно!…
– Значит, дадите. Спасибо! Я все думал – как спросить? А оно вон как! Просто! Нюкжин взял стакан Степана и плеснул символически себе на донышко.
– За тех, – сказал он, – для кого высокий закон – надо! Кто не стремится купить счастье за рубль! Кто всегда рядом!.. За Вас!..
– Вперед, славяне! – обрадовался Донилин.
– Ты-то хоть не огорчай меня, – попросил Нюкжин.
– Я? – удивился Степан. – Ни за что!
Кеша посмотрел на них и тоже плеснул себе немного. И они чокнулись, словно клялись: все, что говорил Иван Васильевич, верно и незыблемо!
А утром Донилин пропал… Вышел в туалет и сгинул. И Нюкжин, одновременно с тревогой за него, ощутил и подобие раскаяния. Надо было удержать Степана вчера, а получилось, что они сообщники. Но легко сказать "удержать"!
Мерипов с утра молча привел вездеход в порядок, помыл его, почистил мотор. Он действовал буднично, словно и завтра будет делать то же самое, и послезавтра. Но глаза прятал, не оставляя даже шанса на надежду. Кочемасов нашел старшину катера, договорился о переправке вездехода на барже в Зырянку. Неоценимый человек Кеша Кочемасов!
Днем Нюкжин отправил Сер-Серу телеграмму. Сообщил о прибытии, об аренде баржи, о том, что с отправкой вездехода лишается транспорта, не на чем будет привезти имущество на взлетную полосу. Просил срочно прислать вертолет.
И еще он сообщил о заявлении Мерипова – увольняется!.. Дописывая телеграмму, недобро подумал, что теперь его черед прибавить Фокину хлопот. В середине сезона достать вездеходчика, все равно, что зимой цветок из под снега. Ну, да Фокин вывернется!
Пошлет первого попавшегося. Нюкжин вспомнил молоденького шофера, разыскавшего его в то утро на берегу Ясачной, – конечно, его и пошлет! Хлебнуть придется и пареньку, и тем, кто с ним будет работать. Но, надо! Фокин, может быть, чаще других сталкивается с необходимостью не подкрепленной возможностями. Вот и сейчас: Нюкжин просит вертолет срочно! А где его взять?
Но Фокин ответил оперативно: "Борт завтра…"
И опять Нюкжин удивился – Что это? талант?… или случайность?… Или закономерность?!
На следующий день вездеход с утра подошел к летному полю, там, где оно подступало к берегу Колымы. Втроем – Кеша, Нюкжин и Мерипов – выгрузили часть имущества и образцы.
Наступила "мертвая" пауза. Катер еще не подчалил, вертолет не прилетел. Тревожно отсутствовал и Долинин.
Нюкжин хмурился. Он видел в Степане жертву войны и сочувствовал ему. Детство в оккупации. Голодное существование. Безотцовщина. До учебы ли? Выжить – вот главная проблема его детства. И он выжил. Но где-то задержался. И – водка! Она мешала нагнать упущенное, лишала человеческого достоинства.
Но даже в пьяном виде Донилин оставался для Нюкжина человеком. Он послал Кешу найти Степана.
– Пусть едет на катере. Перед Зырянкой ему лучше проветриться. А Вы полетите вертолетом.
Кеша покосился на Нюкжина – начальник брал на себя большую ответственность. Но ничего не сказал. Степану действительно необходимо проветриться. А Нюкжин подумал: по крайней мере образцы долетят с Кочемасовым в полном порядке.
Подчалил катер с баржой. Под команду старшины наладили деревянные мостки. Мерипов аккуратно завел машину на палубу и стал крепить тросами, чтобы не сползла при качке.
Кеша привел Степана. Нюкжин взглянул на него и вздрогнул. За какие-то сутки Донилин изменился до неузнаваемости. Рыжая щетина снова густой ржавчиной облепила щеки, губы, подбородок. Плечи опустились, словно никогда и не было в них работницкой силы. Глаза выпуклые, незрячие. И только походка… Кто не знал Донилина не сразу бы определил, что его вело не столько зрение, сколько инстинкт. Войдя в рубку, он сел на рундук, обвел все невидящими глазами, и, ни слова не говоря, завалился на бок, лицом к стенке. Заснул он, как показалось Нюкжину, раньше, чем голова коснулась ложа. "Очищенный" организм, видимо, очень даже хорошо способствовал сну.
Нюкжин попросил старшину катера:
– Пожалуйста, присмотрите за ним.
Старшина, мужчина уже в годах, стоял в дверях кубрика темным силуэтом. Лица его было не разглядеть, а сипловатый голос спокойно ответил:
– Бог бережет младенцев и пьяных, – но по виду Нюкжина определив, что ответ нисколько не успокоил начальника, добавил:
– Присмотрим.
– Главное, чтобы не пил в дороге, – пояснил Кеша.
– Мы ходом пойдем, – сказал старшина, отодвигаясь в сторону и впуская в кубрик Мерипова.
Виталий молча сел на рундук, напротив Степана. Всем своим видом он выражал свободу и независимость. Но в глаза не смотрел. Нюкжин чувствовал: Мерипову неуютно!
– Ну, бывай! – сказал Кеша старшине. – Я бы с тобой пошел. Соскучился по воде. Да вот, жизнь торопит. Полечу.
– Бывай… – сказал старшина и снова подвинулся, выпуская Кешу.
На Виталия Кеша даже не взглянул.
Нюкжин все же посчитал своим долгом попрощаться с Мериповым.
– До свидания, Виталий! – сказал он. – Спасибо за службу. Что было, то было. Теперь важно, что будет?! Подумайте. Может быть, отработаете сезон. Очень нужно. А на ребят не обижайтесь. Как Вы к ним, так и они к Вам.
– А что "я к ним"? – с обидой впервые подал голос Мерипов. – Я им ничего плохого…
– Нет, конечно… – согласился Нюкжин. – Но в нашем деле, да и в жизни вообще, человек не может в одиночку. Сами видели.
Мерипов опустил глаза и буркнул что-то неразборчивое. Нюкжину послышалось: на дураках воду возят!
– Ну, что ж, – сказал Нюкжин. – Имеете право. Только знаете, как сказал о Челкаше один умный критик? Он сказал: "Челкаш достиг свободы, потому что от всего освободился, – и стал никому не нужен".