Рассказы геолога
Шрифт:
– Пообедаем?! – предложил Нюкжин.
– Нет! Нет! – Луговой заторопился. – Нас ждут.
– Отведайте, – мягко попросила Ася. – Я приготовила…
Андрей Федорович взглянул на Асю, на пилотов, которые делали вид, что им безразлично. Снова перевел взгляд на стол.
– Ну, хорошо! Отведаем. Только по быстрому.
И Ася начала священнодейство. На первое она подала мясной бульон, наваристый, заправленный домашней лапшой и луковой подливой. На второе последовали котлеты. На каждой уместился бы Светланин тапочек. Рисовая каша рассыпалась отдельными крупинками. Но когда Ася поставила на стол таз и сняла с него полотенце, все ахнули.
– Пирожки!
– С ливером, – подтвердила Ася.
– Да, – сказал Андрей Федорович. – Был смысл задержаться.
Со всех сторон к тазу потянулись руки и через несколько мгновений он опустел.
– Приготовила старуха пироги, – сказал Герасим. – Старик очистил сковороду и говорит: "Что ел, что не ел". А старуха ему: "Что готовила, что не готовила!".
Легко смеяться на сытый желудок. И Андрей Федорович подобрел, не торопил. Когда Ася подала чай, спросил:
– Кофе у Вас есть?
– Нету… – как бы извиняясь сказала Ася.
– Сейчас я Вас угощу… Андрюша! Не в службу, а в дружбу.
Принеси мой рюкзак. Он там, в салоне.
Андрей направился к вертолету, а Андрей Федорович обернулся к Нюкжину и сказал, словно они и не говорили ни о чем другом, кроме как о коре выветривания.
– Обнажение хорошо бы зафотографировать.
– У нас есть зарисовка. – сказал Нюкжин. – Светлана! Покажите, пожалуйста!
Светлана принесла журнал горных выработок. Она уже успела переодеться и теперь сама выглядела как картинка – синие джинсы в обтяжку, цветные кеды, красная клетчатая рубашка-ковбойка с открытым воротом и подвернутыми рукавами. Но Луговой на нее не прореагировал, он внимательно рассматривал рисунок.
– Недурственно… Недурственно… Однако слишком художественно. Надо смотреть профессионально. – Он достал из нагрудного кармана толстый карандаш. – Вы не возражаете?.. Вот здесь мы подчеркнем границы слоев… Здесь усилим формы размыва, чтобы отличались от остальных границ… Гальку надо нарисовать чуть крупнее, неважно, что немасштабно. Главное, чтобы выделялась…
Он закончил корректуру и стал перелистывать страницы. На последней обложке разглядел свой портрет.
– О-о!.. Я вижу тут не только неживая природа!
Светлана скромно опустила глаза.
– Неужели я так выгляжу со стороны?.. А, впрочем, похоже. Очень даже! А что у Вас еще есть?
Светлана смутилась. Она не знала, как держать себя с таким человеком, как Андрей Федорович. Не получилось бы конфуза. Но Нюкжин подбодрил ее.
– Она у нас художница. Целый альбом зарисовала.
Светлана принесла тетрадь для рисования. Луговой перелистывал, пилоты заглядывали через его плечо.
Дольше других Луговой рассматривал портрет Нюкжина. Открытый лоб с залысинами. Лицо строгое, губы сжаты, взгляд куда-то мимо. А щеки и подбородок притемнены, видно, что не брился день или два. Сочетание задумчивости и небритости придавали лицу поразительную конкретность – Нюкжин в первую очередь думал о работе и только потом о себе.
Остальные рисунки Луговой перелистнул почти не задерживаясь: Полешкин у костра… у лодок… у рации… – маленький, собранный, хозяйственный и самодовольный; Андрей – с рюкзаком… с ружьем… на обнажении… фрагменты портрета. Главное – глаза. Они выражали два чувства: любопытство и влюбленность.
На последнем рисунке был изображен Второй пилот. Он явно позировал, но в его взгляде читалось нечто схожее со взглядом Андрея.
– Отменно! Просто отменно! Вы не ту профессию избрали! – похвалил Луговой.
Нюнжин знал его способность – смотреть мельком, но схватывать самую суть. И был доволен. А Андрей сердился. Светлана обнажала перед посторонними сокровенное, не только свое, но и его тоже.И уводя от альбома с рисунками, сказал:
– Я принес рюкзак. Тяжелый он у Вас.
Андрей не знал, что Главный возил с собой все дневники, используя каждую свободную минуту, чтобы перечитать их, сделать выписки, подготовить к публикации очередную статью.
Андрей Федорович покопался в рюкзаке и достал металлическую банку с импортной этикеткой и старинную ковшик-кофеварку на длинной ручке.
– Я сам сварю, – сказал он и пошел к костру. – Ася! Пожалуйста, приготовьте кружки.
Варить пришлось несколько порций, хотя кофе он разливал, словно украл, по чуть-чуть.
– Черный кофе пьют понемногу и маленькими глотками, – пояснял он. – Тогда чувствуется и вкус и аромат.
Его совету последовали лишь Нюкжин и Андрей. Остальные выпили черную ароматную жидкость если и не в один глоток, то в два.
– На один зуб, – пренебрежительно сказал Герасим.
– Ослиному уху и золотые серьги в тягость, – не замедлил отреагировать Луговой.
Герасим обиженно умолк. Главный, можно сказать, угощался его трудами, и вот – благодарность!
Обед заканчивался. Второй пилот и борт-механик поднялись и пошли готовить машину к вылету. Луговой укладывал в рюкзак кофеварку, которую Ася уже успела вымыть.
– Все в порядке? – спросил Нюкжин Герасима. За все время прилета гостей у них не выпало минутки, чтобы поговорить.
– Сахару прислали целый мешок, – буркнул Полешкин, словно Нюкжин обидел его своим вопросом, кровно.
– Мы же просили половину? – сказал Нюкжин вопросительно.
– Развесить не успели. Вот записка: "В связи с поздней заявкой посылаем продукты, приготовленные для другого отряда".
– Каждый лишний килограмм для нас в тягость, – подосадовал Нюкжин.
– Ничего! Мяса поубавилось! – утешил его Герасим. – Я часть отправил на базу. И пилотам дал.
"Раньше, когда поселков на Севере было по пальцам пересчитать, – подумал Нюкжин, – люди кормились охотой. Но теперь нет места, где бы не ступила нога человека. А источники снабжения прежние. Вот и редеет животный мир. Скудеют рыбой воды…"