Рассказы и повести
Шрифт:
— Шурочка, а где же сопроводительная карточка на этого больного?
Шурочка побежала в коридор к дежурной и вернулась с кусочком картона.
Начальник взял карточку. На сером картоне в клеточках «имя, отчество, фамилия» было чернильным карандашом написано: «Неизвестно».
— Так! — сказал начальник, возвращая сестре карточку. — Возьмите. Завтра утром доложите мне о состоянии больного.
Начальник продолжал обход.
На дворе уже светало, когда он пошёл к себе во флигелёк отдохнуть.
Отдыхал он недолго. Рано утром он снова пришёл в
— Как себя чувствует больной из четвёртой? Память не вернулась к нему?
— Нет, товарищ начальник. Молчит!
— Но ведь мы, сестра, обязаны знать, кого мы лечим. — Он постучал пальцами по белому столу, потёр усталые, сонные глаза. — Скажите, а списки освобождённых были нам переданы?
— Сейчас узнаю в приёмном покое, товарищ начальник.
Шурочка вышла. Начальник опустил голову на стол и задремал. Но как только за дверью послышались лёгкие шаги Шурочку он очнулся, поднял голову:
— Ну, как?
— Вот, товарищ начальник.
Шурочка подала начальнику толстую прошнурованную тетрадь. На переплёте было по-немецки написано: «Лагерь Ост № 120».
Начальник раскрыл её. На разлинованных страницах были аккуратно по-немецки перечислены имена, фамилии, род занятий…
— Вы, Шурочка, идите к больным, я займусь сам, — сказал начальник.
Он взял толстую тетрадь, обошёл с ней все палаты, опросил всех вновь принятых больных, потом вернулся к себе и опять вызвал Шурочку:
— Заполните карточку на больного из четвёртой.
Шурочка села за стол, взяла перо. Начальник стал диктовать:
— «Место рождения: Вильнюс… Профессия: рабочий… Партийность: коммунист… Национальность: литовец… Имя: Миколас… Фамилия: Петраускас».
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
«КОМНАТА СКАЗОК»
Глава первая
ТЕЛЕГРАММА
Прошло несколько дней.
Начальника всё ещё тревожил больной из четвёртой палаты. Больной по-прежнему лежал неподвижно, устремив светло-голубые глаза в потолок и не произнося ни слова. В его истории болезни стояло одно коротенькое словечко: «шок».
…Наступило воскресенье. В Мишиной красной книжечке было записано:
«Воскресенье, пять тридцать — выступать в госпитале».
Все эти дни он уговаривал Онуте выступить вместе с ним. Она упорно отказывалась:
— Если я боюсь? Если я стесняюся? После долгих уговоров она
— Хорошо, пойду, только в самую-самую маленькую палату, где мало человек.
— Ладно! — обрадовался Миша. — Пойдёшь в самую маленькую.
После обеда он устроил во флигельке генеральную репетицию. Он вскарабкался на белый столик и с азартом декламировал:
В сто сорок солнц закат пылал, в июль катилось лето…Он решил прочитать бойцам «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче» — те самые стихи Маяковского, о которых папа писал ему когда-то в новогоднем письме.
Онуте с восхищением смотрела снизу вверх на отчаянно оравшего Мишу. Вот он кончил кричать и спрыгнул со стола:
— А теперь ты. Полезай!
— Нет… Я здесь…
— Нет, на стол, на стол! Чтобы как следует!. Как на сцене.
Он заставил её влезть на стол. Онуте растерянно стояла на шатком столе, прижимая платье к ногам.
— Не бойся! — командовал Миша, — Начинай! Погоди я тебя объявлю.
Он повернулся к двум аккуратно застланным койкам и «взрослым» голосом сказал:
— Сейчас перед вами выступит заслуженная артистка Литовской республики Онуте Петраускайте. Просим!
Он захлопал в ладоши. Онуте засмеялась, потом тихо-тихо начала:
Светит в небе красный стяг, Словно…Но тут кто-то некстати постучался. Онуте мигом спрыгнула со стола. Миша открыл дверь. На пороге стоял дядя Корней:
— Начальник дома?
— Нету. А что?
— Да тут вот им телеграмма.
Миша взял телеграмму. На узенькой бумажной ленточке, небрежно оторванной и чуть наискось приклеенной к бланку, было прыгающими буквами напечатано:
Встречайте воскресенье вагон шестой мама.
Миша подскочил от радости:
— Онуте, дядя Корней! Смотрите, мама приезжает! Моя мама!
— Ой, какой ты счастливый! — вздохнула Онуте. — А когда?
— Когда? В воскресенье… Постой, это значит сегодня. Я сейчас…
Размахивая телеграммой, Миша выбежал из флигелька и понёсся к главному корпусу.
У входа сидел санитар, Миша обратился к нему:
— Позовите, пожалуйста, начальника. По очень-очень срочному делу.
Санитар, шаркая подкованными каблуками по каменному полу, пошёл в глубь корпуса. А Миша остался ждать на крыльце. Неподалёку, в обгорелом саду, грелся на солнце Зеличок.
— Зелёненький, — крикнул Миша, — а ко мне мама приезжает! Вот! — Он взмахнул телеграммой. — Понимаешь — мама?
Как было не понять! Кажется, на всех языках это слово звучит одинаково. По-русски — мама, по-еврейски — маме, по-украински — мамо…
Зеличок улыбнулся, закивал курчавой головой:
— Мама!.. Да зд'авствует мама!