Рассказы и повести
Шрифт:
Все стали наперебой поздравлять ее с днем рождения.
– Беру со всех слово, что мы забежим на несколько минут ко мне домой. Это и будет ваша плата за проигрыш…
Горелов с восторгом согласился. Клоков сдержанно кивнул головой. Ажнов махнул рукой: по-моему, ему было все равно, куда идти. Я промолчал, соображая, успею ли узнать, в какую мне надо гостиницу. Это, во-первых. А во-вторых, честно говоря, в какой-то миг подумал: а удобно ли в гости к незнакомым, не лучше ли найти предлог и отказаться. Но тут же в голове пронеслось: «Перестраховщик». И почему к «незнакомым», если мы уже познакомились и так приятно провели время?
– Значит,
Я подумал: ну, пусть на это уйдет час. Звонить в десять на квартиру знакомому прокурору, чтобы узнать насчет гостиницы, вполне прилично.
Вышли мы из вагона, перебрасываясь шутками, немного возбужденные. Ажнов хотел забрать недопитую бутылку гореловского вина, но Николай Сидорович остановил его царским жестом: не надо, мол, мелочиться…
Жила Марина Петровна действительно около вокзала. На дорогу ушло минут пять, не больше. На всякий случай я позвонил зональному прокурору Сергованцеву, курирующему наш район. Жена ответила, что его нет, и, вероятно, будет поздно.
Квартира Марины Петровны располагалась на четвертом этаже большого многоэтажного дома, со стеклянными витринами во весь фасад. Просторная, трехкомнатная. Обставлена отличной мебелью. Все комнаты изолированные. Ничего шикарного, но в то же время все «как у людей».
Мы немного замерзли. Хозяйка быстро вскипятила чай. На столе в большой комнате появились консервы, сладости, все та же зорянская антоновка.
– Жаль, не могу предложить чего-нибудь горячего,– сокрушалась Марина Петровна.– Не была дома неделю, холодильник пустой.
– Может быть, махнем в ресторан?– предложил Горелов.
– Я их не люблю,– просто ответила хозяйка.
– И консервы сойдут,– сказал Ажнов.– Тоже еда.
Марина Петровна принесла из кухни внушительный хрустальный графин с темной густой жидкостью и графинчик поменьше, скорее всего с водкой, настоянной на лимоне: в желтоватом напитке плавали цитрусовые корочки.
– Прошу отведать,– сказала хозяйка, указывая на большой сосуд.– Наливочка моего собственного приготовления, из черной смородины.
Горелов пожелал пить ее – ведь сделано самой хозяйкой. Я и Ажнов тоже согласились попробовать. Клоков предпочел водку.
И снова пошли шутки, смех, как будто мы и не выходили из купе. Появилась гитара. Михаил Петрович вполне сносно играл, Марина Петровна неплохо пела.
Все было хорошо, но я заметил, что Николай Сидорович хмелеет. Ажнов тоже.
К десяти часам, когда я намеревался распрощаться с гостеприимной хозяйкой и приятными попутчиками, директор совхоза и Ажнов незаметно уснули прямо за столом. Все попытки их разбудить оказались тщетными. Я попал в неловкое положение. Горелова я знал как сдержанного, трезвого мужчину и не мог понять, что на него нашло. Оставлять его в незнакомом доме было неудобно.
Я думал, что Николай Сидорович, возможно, через часок придет в себя. Но на это оставалось все меньше и меньше надежды.
Часов в одиннадцать Клоков – он держался очень крепко – сказал, когда хозяйка вышла на кухню:
– Что будем делать?
Я только развел руками.
Вернувшись в комнату, Марина Петровна вдруг предложила:
– Что вы переживаете, оставайтесь. Их,– она показала на безмятежно спавших Горелова и Ажнова,– мы устроим здесь, на диване. Вы же отлично расположитесь в спальне. А я – там, в комнате возле кухни.
Клоков задумался. Мне показалось, он ждал моего решения. Я не знал, как поступить. Теперь было уже поздно, и названивать домой зональному прокурору было неудобно. Клокова клонило ко сну. Да и я сам с трудом сдерживался, чтобы не задремать. Бессонная ночь, дорога, вино – пусть даже малая толика – давали о себе знать.
В начале первого я сдался. Ничего не оставалось делать. Я не знал, в какой гостинице забронировано место. Да и ехать куда-нибудь у меня просто не хватило бы сил…
Нам с Клоковым отвели небольшую комнату с широкой кроватью. Для Михаила Ивановича было постелено на кресле-кровати. Сама Марина Петровна пошла в третью комнату. Я слышал, как щелкнула задвижка.
Разделся я быстрее Клокова и с удовольствием растянулся на кровати. И уже сквозь дрему подумал: может быть, все-таки стоило уйти. Хотя бы к дальним родственникам, что жили в Рдянске. Это, правда, против моих правил – останавливаться у кого-либо. Люблю независимость. Вернее, терпеть не могу зависимости.
Почему-то припомнился рассказ одного знакомого инженера, который недавно побывал в командировке в Америке. Тамошний коллега, с кем он имел дело, уговорил остановиться не в гостинице, а в его собственном доме… Действительно, отели там очень дороги. Жил американский инженер хорошо: свой дом, набитый всякими электроштуками, автомобиль, моторная лодка. Но питалась семья очень даже умеренно. И мой приятель страдал. В закусочную бегать – неудобно: американец везде с ним. Ломал мой друг голову, ломал и нашел такой выход: покупает здоровенный батон колбасы и с улыбкой приносит хозяйке. Та принимает, «сенкью», разумеется, и прячет в свой громадный холодильник. На следующий день завтрак такой же скудный, обед… Приятель опять в магазин – кусок окорока. Повторяется – «сенкью», холодильник. И опять почти голодовка. Главное, люди не жадные. Обеспеченные. Напитки всякие, соки – пожалуйста, сколько угодно… Худеет мой товарищ. Но… назвался груздем… Тогда он потихоньку стал по ночам грызть шоколад. Ночь грызет, другую. Но шоколад – не мясо. На третью ночь ему уже не до сладкого… Короче, еле дождался конца командировки. И дал себе слово – останавливаться только в гостиницах…
Я уже не слышал, как устроился Михаил Иванович. Меня одолел сон.
…Кто-то кричал. В комнате горел яркий свет. Я не сразу сообразил, где нахожусь и что происходит.
– Потаскуха! Шалава! Значит, муж на дежурстве, а ты тут с кобелями…
Я огляделся. Возле кровати стоял разъяренный мужчина в кожаной куртке. Молния расстегнута до середины. Шарф выбился наружу.
Он рванулся вперед. Клоков, успевший надеть рубашку и брюки, схватил его за рукав:
– Успокойтесь, товарищ…
Только тут я с недоумением обнаружил, что рядом со мной лежит… Марина Петровна. В ночной рубашке, волосы растрепанные.
– Что за шум, а драки…
В комнату ввалился Горелов. С помятым лицом. Галстук сбился набок.
Николай Сидорович осекся и остановился на пороге с раскрытым ртом. Его затуманенный взгляд прошелся по мне, Марине Петровне…
– Митя, Митя…– пролепетала Марина Петровна, но это только еще больше разъярило ее мужа.
Не знаю, чем бы все кончилось, но тут подоспел Ажнов, и мои вчерашние попутчики оттащили разгневанного мужа от кровати. Что это муж Марины Петровны, сомнений не было.