Рассказы из Парижа
Шрифт:
– Ты просто гений! Виртуоз архитектуры! Но как мы это осуществим?
– Очень просто, ответил Andr'e. – Ведь ты собиралась в Тулузу к сестре, чтобы пообщаться с её внуками. Так поезжай и побалуй детишек, мне кажется, тётушка Розали очень строга с ними. А в это время моя бригада рабочих исполнит твою мечту. И это будет тебе рождественский сюрприз! Вернее, один из сюрпризов!
Andr'e захотелось рассказать матери о переписке с Катей, о возникшем только что сильном желании пригласить её после ремонта на традиционный рождественский ужин и познакомить со всей семьёй. Но в последнюю минуту он сдержался, решив сначала переговорить с Катюшей.
Окинув еще
С поющим сердцем Andr'e возвращался в Лурд. Он чувствовал в себе какие-то новые силы и желания, ему казалось, выражаясь языком архитектуры, что он нашёл «clef de voute» своей жизни. Его уже перестало удивлять, что Катя, совсем того не желая, вошла стремительно в его жизнь и воображение. Он хотел увидеться с ней как можно быстрее, но до встречи было еще далеко, и он сгорал от нетерпения, сердясь на время. В монастыре он убедился, что время идет медленно, когда за ним следишь. Видимо, оно чувствует слежку.
Andr'e вышел на привокзальную площадь Лурда и был ошеломлён многочисленной пёстрой толпой цыган. Увидев большой плакат: «Association national des gens du voyage», он понял, что сегодня «тематическая» процессия в Лурде, и восемь тысяч цыган со всей Европы собрались здесь. Впервые он увидел в Лурде такое буйство цвето-одежды и украшений, которые так отличались от монотонно-сдержанной «униформы» обычных паломников. Он с удовольствием влился в разноязычный поток и вдруг смутился серостью своего костюма, коричневостью чемодана и чернотой туфель. Он был одиноким вороном среди ярких экзотических птиц.
Наверное, и душа моя потускнела, приспособилась к моему грустному костюму, – промелькнуло у Andr'e в голове, – а вот у Кати – горит! Вдруг ему захотелось запеть во весь голос: «Гори, гори, моя душа!», но врожденное чувство меры не позволило этого сделать. Шедшие рядом мужчины в своих вольных, открытых ветру сорочках напомнили Ромена Гари, любившего носить шелковые рубашки распахнутыми на его мужественной волосатой груди героя.
– Почему юные, красивые, умные женщины так добивались и обожали Ромена Гари, ведь он никогда не становился другом женщины, если мог стать любовником, – в чём секрет? – спросил он Катю. На что нравственная Катя ответила неожиданно, что это вина западных женщин, которые принимали его за любовника, а он был просто… мечтателем и мечтал о единственной женщине, которую так никогда и не встретил. А потом жёстко, как ему показалось, объяснила: «Ты что, не понимаешь, что невозможно было сопротивляться его притягательной мужественности». Эта фраза вызвала у Andr'e воспоминания о «вакцинации», которую проделал отец, повторяя, что ревность – это остроумнейшая страсть и в то же время страшнейшая глупость. Но Andr'e сейчас беспокоило нелепое положение, в которое он сам себя поставил, выдавая или играя роль другого человека. Он гнал возникающую время от времени естественную потребность в правде, потому что боялся разрушить тонкое, хрупкое, необъяснимое что-то, не имеющее пока названия…
– Нет, надо идти до конца, думал Andr'e, как её любимый писатель, который так и не раскрыл своей тайны. Только через шесть месяцев после смерти весь мир изумился, узнав, что Рожен Гари – это Эмиль Ажар, последний шедевр великого мистификатора.
Andr'e попытался выбраться из весёлой компании, но цыганки не отпускали его.
– Я попал сюда совершенно случайно, – объяснил им Andr'e.
– Жизнь и состоит из неслучайных случайностей, – ответила ему седовласая «красавица».
– Что же ты увидела? – ради приличия спросил Andr'e.
– Ничего. Очки забыла.
Все рассмеялись, и он понял, что она хитрит и что-то скрывает. Ведь вольный народ очков не носит. Вы когда-нибудь видели цыганку в очках? Он пристально посмотрел ей в глаза и, махнув рукой на прощание, зашагал к монастырским воротам. Она не удержалась и крикнула вслед:
– Ждёт тебя дом вечности!
Andr'e обернулся и, улыбнувшись, ответил:
– Ты молодчина, догадалась, что я архитектор «вечных домов», имея в виду монастыри. Но он не знал и даже не догадывался, что «дом вечности» – это совсем другое.
Войдя в монастырский двор, он успел ещё проститься с заходящим солнцем и, поставив чемодан, стал медленно ходить в ожидании звёзд…
После пробежки в Люксембургском саду, где сегодня так хулиганил ветер, Катя с удовольствием нырнула в душ под теплые тугие струи воды.
Как хорошо, подумала она, что сегодня отменили конференцию, будет время написать Андрюше:
«…Невоспитанный ветер небрежно швыряется разноцветными письмами – листьями, так искусно расписанными осенью. Я ищу в этих письмах твоё…»
Катино удовольствие – каждый вечер читать весточки от Андрея. Она погружалась в удивительный мир «забитых» (он всегда писал вместо «ы» – «и») слов, которые он выучил еще в лицее. Но самое смешное – это его ошибки, которые нарочно не придумаешь, и Катя веселилась вовсю, читая: «Вчера к чаю мне выдали калаш (калач), такой жестокий (жёсткий), что я удавился (удивился) и отдал придворным (детям, играющим во дворе). Ты знаешь, я падаль (падал), но благо дать, не развился (не разбился). Merci».
Катя тут же строчила ответ – шутку: «Эй, латинист! Мне не нравится слово "merci", ты же знаешь, что оно в переводе с латинского означает "зарплата", цена или вознаграждение. В твоем монастыре лучше употреблять "спасибо", как ты догадываешься, это "Спаси Бог". Хотя есть русская пословица, которая гласит: "В чужой монастырь со своим уставом не ходят"».
На серьёзные темы Andr'e писал по-французски, стиль его письма менялся, и Кате казалось, что это совсем другой человек, какой-то правильный, строгий, академический «…ты ведь не знаешь, Катя, по юности лет, что долгое время замалчивался тот факт, что Франция принимала участие в геноциде евреев. Ромен Гари первым заговорил об этом в своих произведениях. Это первый автор во французской литературе, описавший истребление евреев, оплакавший жертвы Варшавского гетто. Он старался скрыть свою экстремальную чувствительность, хрупкость и глубокую душевную доброту, но при посещении Варшавского гетто упал в обморок. Потом у него спросили:
– Вы, наверное, потеряли кого-то в этом гетто?
– Да.
– Кого же?
– Всех.
– …Тебе не нравится чёрный юмор Гари? Катенька, – это стиль, ниспровергающий, разрушительный, сильный. Почему смех Гари приобретает горький вкус? Иллюзионист счастья теряет иллюзии, поэтому этот горький вкус разочарования в человечестве…
Катя-Катёнок, расскажи-ка мне о Вертинском, которого так чтила мама Романа Кацева. Я уже знаю, что Александр Николаевич родился в 1889 году и умер в 1957, прожив четверть века в эмиграции. Но его творчество… я не понимаю, что это такое, почему такое за душу берёт?