Рассказы из сборника 'Пестрая компания'
Шрифт:
Какая трагедия быть французом в это страшное время! Француз сейчас не что иное, как Гамлет, в бесполезном и бездумном порыве прокалывающий шпагой Полония и своего дядю... Французы, это - всемирные Гамлеты...
Лейтенант Дюмэтр, словно маленький мальчик, вдруг сел на темную землю, уткнул лицо в ладони и зарыдал. Перестав плакать так же неожиданно, как и начал, он, не смахнув со щек слез, прикусил нижнюю губу. Что за глупость, подумал он. Я же взрослый человек...На этот вопрос ответ должен быть. Ведь я - не единственный француз на этом континенте. Ключ к разгадке - солдаты. Если бы я знал, что они хотят... Если бы можно было невидимкой оказаться среди них. Врагу сдавались не только артиллерийские батареи... Перед ним капитулировали целые армии... Офицеры выходили вперед
Лейтенант Дюмэтр шлепнул себя по бедру и поднялся на ноги. Все-таки он пришел к нужному решению. Он не испугался контрольной по арифметике, и теперь точно знал, какой ответ следует получить. Он придет к солдатам и обрисует им положение. Сделает это просто... Понятными словами...
Лейтенант решительно зашагал в направлении передового орудия. Так быстро он не передвигался вот уже целую неделю.
"Солдаты, - скажет он им, не забыв при этом понизить голос, - дела обстоят следующим образом. Не знаю, известно вам этот или нет, но завтра здесь появится американская армия". Офицеры никогда не знают, насколько информированы их подчиненные, и какие слухи достигли их ушей. Не известно им и то, какие факты получают подтверждение, какие пророчества произносятся, какие наказания назначаются, какие награды раздаются и кто из начальства подвергается разжалованию за утренней солдатской сигаретой или в казарменных сортирах. "Я получил приказ оказывать сопротивление, - скажет он, - Лично я не считаю, что эти приказы нас к чему-нибудь обязывают, так как убежден в том, что все французы должны выступить в поддержку того дела, ради которого сейчас сражается Америка". Возможно эти слова могут показаться чересчур патетичными, подумал он, но совсем без пафоса воевать невозможно. "Я намерен выйти к американцам с флагом мира и сдать им все орудия этой батареи." После этого следует обратиться к тем, кто может не согласиться. "А те, кто не пожелают разделить мои взгляды, могут отойти в тыл..." Нет. Так не пойдет. Они уйдут, все расскажут, а к утру сюда примчится эскадрон кавалерии, и с лейтенантом Дюмэтром через полчаса будет покончено. Может быть, задержать их здесь? Но как это сделать? А что, если все они люди Виши? Платит им правительство Виши, а тысячи и тысячи находящихся в Африке французов сделали ставку на победу Германии. Да они хладнокровно его пристрелят.
Дюмэтр ещё раз проклял себя за тот фокус, который он выкинул и в результате которого он оказался среди двух сотен чужих людей. В своем бывшем дивизионе он мог спокойно отозвать в сторонку сержанта Губилля, откровенно с ним потолковать и получить столь же откровенный ответ. Сержанту Губиллю было сорок пять лет, и к молодым офицерам он относился не только терпимо, но и испытывал в отношении их некоторое подобие отцовских чувств. Если бы в этой унылой равнине нашелся такой человек, то он мог бы спасти не одну жизнь...Так или иначе, но сержанта Губилля под рукой лейтенанта Дюмэтра в данный момент не было. Может быть, его сможет заменить этот бретонец... этот крестьянин... Как его там? Кажется, Буяр... Буяр старше всех. У него располагающий вид и он, похоже, человек честный...
Лейтенант глубоко вздохнул и резво зашагал к передовому орудию. Дюмэтр пока не знал, как поступит, но в том, что делать что-то надо, он не сомневался...
А под импровизированным навесом негромко, но резко говорил Буяр. Его лицо старого, доброго крестьянина совершенно преобразилось. Веселые, внушающие доверие морщинки вдруг куда-то исчезли, и физиономия теперь не выражала ничего, кроме отчаяния и решимости.
–
Сидевшие вокруг Буяра солдаты слушали, уставившись в землю, и лишь изредка бросали на него полные смущения взгляды.
– Символическое сопротивление неизбежно приведет к символическим смертям...
– Буяр задумчиво и неторопливо обвел взглядом лица слушателей...
– а символические покойники кормят ничуть не меньше червей, чем все другие...
Лишь Жувэ, самый юный из всех не мог сидеть спокойно. Он то и дело потирал себе шею или, начертав на песке какие-то знаки, принимался внимательно их изучать.
– После того как мы убьем красавчика-лейтенанта, наши жизни окажутся в наших руках. Мы распорядимся ими так, как сами пожелаем.
– Оценим ситуация с политической точки зрения, - сказал Лаба.
– Если победят немцы, то нам - крышка...
– Может быть, - неуверенно произнес сержант Фурье: в его голосе слышалась боль, вызванная необходимостью принимать решение.
– Может быть, нам немного подождать и посмотреть, как будут развиваться события?
– Подождать и посмотреть на свои похороны, - сказал Буяр.
– По меньшей мере, - вмешался Лаба, - нам следует поговорить с лейтенантом. Послушать, что он скажет.
– Я сражался на Маасе, - сказал Буяр, - и хорошо знаю, что такое беседы с лейтенантами. Если вы трусите, то я беру всю ответственность на себя...
– он оглядел солдат с нескрываемым презрением крестьянина.
– В этой войне убьют ещё очень много людей. И если надо, то я и самостоятельно смогу разобраться с лейтенантом...
– Прежде мы должны с ним поговорить, - упрямо повторил Лаба.
– С какой стати?
– громко спросил Буяр.
– Может быть, он на нашей стороне. Может быть, он тоже не хочет драться с американцами...
Буяр сухо рассмеялся и сердито плюнул на землю.
– Вы все дети!
– бросил он.
– Если лейтенант после двух лет войны все ещё остаётся в армии, то американцев он, наверняка, терпеть не может. А я их люблю. В данный момент я просто без ума от американцев. И если у нас есть хоть какая-нибудь надежда остаться живыми в этом вонючем году, то надежда эта - американцы. Мне сорок пять лет, и я участвовал в двух войнах. В третей войне я желаю сам выбирать, на чьей стороне драться...
– Тем не менее, - негромко, но очень настойчиво произнес Лаба, - с лейтенантом ничего не случится, пока мы с ним не поговорим.
– Что касается меня, - вскакивая на ноги, бросил капрал Милле, - то мне надо заступать на дежурство на наблюда...
Закончить фразу ему так и не удалось. Буяр поднял винтовку и, легонько прикоснувшись кончиком штыка к груди Милле, сказал:
– Сейчас ты дежуришь здесь, капрал...
– ковырнув кончиком штыка пуговицу на груди Милле, Буяр продолжил: - В повестке дня палаты депутатов вопрос, который можно решить лишь при полном кворуме.
Капрал Милле осторожно уселся на землю.
– Мне плевать, капрал, - с ухмылкой сказал Лаба, собираешься ты сражаться за правительство Виши или нет.
– Я настаиваю лишь на том, что с лейтенантом предварительно надо переговорить.
Сказав это, Лаба примирительно потрепал Буяра по плечу, тот отвел тяжелый взгляд от лица капрала, и последний облегченно вздохнул.
Несколько секунд все молча смотрели в землю. Буяр первым поднял глаза и обвел вопросительным взглядом людей, с которыми судьба свела его в пустыне в этот поздний час. Мечтающего о пенсии сержанта Фурье в основном тревожили воспоминания о его массажистке, но, как это ни странно, у него все ещё сохранились туманные остатки понятия о патриотизме и чести, в силу чего сержант старательно избегал взгляда Буяра. Жувэ, которому в его неполные двадцать лет приходилось искать ответ на древний вопрос, поставленный перед ним этим кровавым и сложным веком, едва не рыдал. Лаба ухмылялся, однако, по выражению его лица можно было понять, что он не уступит. Капрал Милле заливался потом и всем своим видом старался показать, что не намерен бежать к ближайшему офицеру с докладом о готовящемся мятеже.