Рассказы израильских писателей
Шрифт:
Машинально он вынул из кармана газету и без особого интереса стал просматривать заголовки. Наткнувшись на поздравление президента христианам в связи с наступлением Рождества, он улыбнулся и быстро перелистал газету из опасения быть изобличенным в том, что всячески хотел утаить.
— Можно у вас попросить вкладыш?
С поспешной готовностью он предложил ей всю газету, опасаясь в то же время, что она углубится в чтение и опять забудет о нем.
Она поблагодарила. Ей, право, неудобно лишать его возможности читать, она вполне удовольствовалась бы половиной газеты.
— О, не беспокойтесь! Никто не читает меньше эти газеты, чем их корреспонденты.
Он с удовлетворением подумал, что эта весьма кстати сказанная острота хороша еще и тем, что в достаточно скромной форме указала девушке на его профессию журналиста, повсюду почитаемую.
— Вы журналист? — Рина с интересом посмотрела на него, ожидая подробностей.
— Да. Работаю корреспондентом в «Ха-моледет», — не без гордости за причастность к столь популярной газете ответил он.
— А правда, что работа корреспондента очень увлекательная?
— О, да!..
И вот беседа потекла ручьем. Окружающая панорама больше не была ему помехой. Напротив, она тоже явилась одной из тем, которых они касались.
Отец ее, поделилась Рина со своим спутником, является постоянным читателем другой газеты — «Ха-шахар». Тем не менее она знает, что «Ха-моледет» — серьезная и интересная газета, и впредь она будет внимательно следить за его деятельностью в этой газете. Он же твердо решил не упускать из виду свою новую знакомую.
Когда ему. надо было уже сойти, он попросил разрешения хотя бы изредка ей писать.
Уже на следующий день он сел за письмо. Ему не терпелось напомнить ей о себе. Для большего эффекта он решил воспользоваться печатной машинкой издательства: это более соответствует его профессии корреспондента.
Первое письмо к малознакомой милой девушке, которой хочешь понравиться, всегда представляет значительные трудности. О чем писать? Какого тона держаться?
Как корреспонденту, ему приходилось писать даже о вещах малозначащих, не вызывавших в нем никаких эмоций, и даже в этих случаях у него находились нужные слова и интонации, чтобы захватить читателя, не оставить его равнодушным. Данный же случай был совсем особый, он был в смущении и с трудом начал письмо.
Осторожно коснулся он приятной взволнованности от случайной встречи с нею. Сколько мыслей и чувств породило это короткое общение! Единственное его желание — чтобы не иссяк этот источник вдохновения. Затем он рассказал о пустоте жизни у себя в районе.
Как того требует этикет, он собственноручно подписал письмо. Прочел его раз, другой — как будто хорошо! И стиль ему понравился: три короткие фразы в начале и полных десять фраз в конце. Определенно хорошо!
Впрочем… впрочем… зачем он, собственно, пишет о пустоте жизни у себя в районе? Нет ли опасности, что она воспримет его самого как человека скучного, с пустой и мрачной душой? Он стал тщательно стирать написанное, пока две строки текста не превратились в черные сплошные полосы, как если бы письмо побывало в руках цензора. На сей раз внешний вид письма ему совсем не понравился — придется писать все заново. Вместо «пустоты» он рассказал ей о гордости, наполняющей сердце газетного работника, который захвачен неутомимым желанием как можно лучше писать о всех сокровищах родного района.
Возможно, что она воспримет это так же, как намек в отношении себя, и это польстит ей. Что ж, он рад будет такой догадливости. Ведь так оно и есть! Это лишь будет дань взаимности: она действительно обогатила его чувства.
Ее ответ был по-девичьи сдержан и в меру доверителен. Рина писала, что также довольна поездкой. Галилейские горы и долины всегда влекли ее к себе. В тот раз они были овеяны какой-то особой прелестью. По-видимому, причина в очаровании ранней осени.
Так завязалась между ними переписка, интересная для обоих. Случались и редкие встречи. Одно лишь не давало ему покоя: он скрыл важное обстоятельство и все откладывал неизбежное объяснение, предпочитая неизвестность и веру в ее непредубежденность явному разочарованию.
Однажды она сообщила, что с интересом прочла в газете его очерки, сочные по языку, интересные по поставленной проблеме, и поздравляет его с бесспорной удачей. Изумляет лишь избранная им тема: почему-то об… арабах.
Он почувствовал, что приблизился критический момент, что больше оттягивать разговор нельзя. Он должен объяснить ей его интерес к этой теме.
Ее согласие на решительную встречу не вызвало у него обычного радостного подъема. Предметом разговора будет не последний спектакль театра «Габима» и не нашумевший фильм. Ему нужно убедить ее стать его единомышленницей, а не оппонентом в споре, в который оба будут вовлечены помимо их воли. Сам он решил не спорить, но и не лгать.
На свидание он пришел задолго до назначенного срока. Он всегда любил эти сладостные, чуть тревожные минуты нетерпеливого ожидания. Но и она явилась раньше назначенного времени. По всему видно было, что и она готовилась к этой встрече. Она разрумянилась от быстрой ходьбы. Глаза ее сияли, волосы были тщательно уложены, клетчатое платье свидетельствовало о хорошем вкусе и достатке. Сердце его замерло, первоначальная решимость несколько ослабла.
Как обычно, вслед за коротким приветствием им пришлось преодолевать первые минуты замешательства. Молча направились они в близлежащее маленькое кафе, почти пустое в этот неурочный час.
— Любите ли вы поучительные рассказы почти сказочного сюжета? — спросил он, когда они уселись за круглым столиком.
Рина с недоумением посмотрела на него, улыбнулась своим мыслям и сказала с легкой иронией:
— Я готова вас слушать. Тем более… если это будет что-то поучительное!
— Жил был, — начал он свой рассказ, — в монастыре близ Иерихона один монах. Он был страстно влюблен в прекрасную природу родного края. Часто встречая восход солнца, он подолгу бродил вокруг монастыря, наслаждаясь и славя всевышнего за столь дивное творение его рук. Однажды он заметил могучего орла, который сел на крест монастырской церкви. Только было монах подумал о величественности и символичности этой картины, как орел взмыл в небеса, оставив на золотом покрытии след, оскорбительный для святого креста. И преисполнился монах злобой к дерзкой птице. Спустя несколько дней та же история повторилась… И в третий раз тоже… Озлобился монах еще больше и решил отомстить за неслыханное богохульство. Он перемолол мясо вместе с перцем, положил в миску и поставил на церковной башне, а рядом поставил еще одну миску, наполненную крепким, пьянящим араком.
На следующий день орел после очередного осквернения святыни заметил мясо и с азартом стал наполнять свою грешную утробу. Крепкий перец вскоре оказал свое действие. Огонь сжигал у орла все внутренности, вызывая небывалую жажду. Как нельзя кстати оказалась вторая миска с жидкостью, и орел большими глотками стал пить арак.
Результаты не замедлили сказаться. Орел опьянел, пытался взлететь, но не смог и камнем рухнул к ногам монаха.
И тогда монах, с укором посмотрев на орла, сказал: — Будь ты христианином — ты не осквернил бы храм божий и святой крест; будь ты иудеем — ты не съел бы запретной пищи; будь ты последователем Магомета — ты не выпил бы хмельного. Но ты не принадлежишь ни к одной истинной вере. Следовательно, ты безбожник и достоин мучений и смерти.