Рассказы о Данилке
Шрифт:
Перебивая друг друга, мальчишки выпалили деду про колодец.
– Брешете, мазурики!
– зашамкал дед, а сам уже, прихватив веревочные вожжи, трусил к колодцу.
– Вот я вас ентими вожжами да по антиресному месту. Аль не знаете, что у меня грыжа и дохтур Семен Антоныч прописал мне положительный покой?
Когда подошли к колодцу, дед, напустив строгость в голосе, сказал в черную пасть сруба:
– Ктой-то там шутки шуткует? Ответствуй!
– Это я, родненький, я, Евдокия Андреевна!
– раздался торопливый, захлебывающийся от отчаяния голос.
Дед присел со страху. Андрейка качнулся, чтобы
– Не уходите, дедушка, спасите меня, родненький!
Дед Савостий засуетился.
– Чичас, чичас, милушка, - приговаривал он, разматывая вожжи. Чичас, касатушка, подержись малость! Ах ты господи, как тебя угораздило-то?
С помощью вожжей, наматывая их на колодезный ворот, вытащили Евдокию Андреевну. Она сразу упала, ноги не держали ее. Дед послал мальчишек постучать в ближайший дом, к бабке Ликановне.
Взрослый сын бабки Петр, дед и мальчишки принесли учительницу в избу, положили на теплую печь. Евдокию Андреевну трясло. Бабка Ликановна самогоном растирала ей руки и ноги. Дед Савостий и Петр заставили учительницу выпить полстакана водки. Когда она немножко отошла, дед Савостий спросил:
– Как попала-то туда, милушка?
– Рот зажали и сбросили!
– Учительница зябко вздрогнула.
– Ктой-то душегубствует?
– ахнула бабка Ликановна.
– Есть кому, - мрачно сказал Петр, сильный, кряжистый мужик. Шастают, как волки...
– А ты, случаем, не приметила, какие они из себя обличьем-то? допытывался дед Савостий.
– Не приметила, - ответила Евдокия Андреевна, кутаясь в теплый полушубок и вызванивая зубами.
– Трое их было. Молчком бросили, голосу не подали. Из школы я шла.
Евдокия Андреевна говорила тихо, но голос ее вздрагивал и черные глаза лихорадочно блестели. Черноволосая, с длинной косой голова устало клонилась.
Не утонула она случайно. В колодце на стенках настыла наледь, бадья еле проходила. Когда учительницу сбросили, а бросали вниз ногами, шубейка ее разметнулась, и она застряла в узком отверстии, как пробка. Сверху на нее скинули бадью, и Евдокия Андреевна потеряла сознание. Очнувшись, она не подала голоса, боясь, что злодеи еще у колодца и могут добить ее. И только когда услышала ребячьи голоса, крикнула.
– Обличьем бы, обличьем бы ежели знать...
– повторял дед Савостий, сокрушенно покачивая головой.
Но учительница не могла ничего больше сказать, они напали на нее сзади, и приметила она только, что один из них был высокий и в сапогах, другие двое пониже.
Данилка и Андрейка пробыли у бабки Ликановны до тех пор, пока учительнице не стало лучше. Она собралась домой. Вместе с дедом Савостием и Петром мальчишки довели ее до квартиры.
Когда дома на Данилку напустилась мать за такое позднее возвращение, а отец тоже хмуро поглядывал из-за стола, Данилка быстро, чтобы не успеть схлопотать подзатыльник, выпалил, что они с Андрейкой спасли учительницу.
– Кулачье это, их работа, - сжал зубы отец и стал быстро одеваться. Пойду проведаю, может, кого и вспомнит. Это, поди, опять Сизого дружки. Все ускользают. Но захлестнем мы их удавкой. Сколь веревочка ни вейся, а конец будет!
ЗВЕНИТ В НОЧИ ЛУНА
Велика услада - гнать в ночное лошадей. Прихватив старую одежонку, мальчишки являются вечером на райисполкомовскую конюшню. Дед Савостий уже ждет. Андрейка, Данилка и Ромка по очереди подводят лошадей к телеге и с нее бросаются животом на конские спины. Угнездившись как следует - и ну айда!
– мчатся на увал. Вцепятся мальчишки в жесткие холки, колотят голыми пятками по лошадиным гулким бокам и с гиканьем несутся наобгонки - только рубашки пузырит встречный ветер. Следом, не отставая, пластаются в полете над землей дедовы собаки. А позади трусит на жеребой кобыленке и сам дед Савостий. В поводу у него старый мерин. Дед что-то кричит, да где там, разве услышишь, когда ветер свистит в ушах, а в голове одна мысль: не слететь бы, не жмякнуться оземь!
Злой жеребец Гнедко вырвался вперед, и Данилкина душа ликует - по два десятка щелчков вломит он дружкам по лбу. Таков уговор: кто первым доскачет до увала, тот бьет.
Гнедко все наддает и наддает. Данилка чувствует под собой горячие тугие мускулы, слышит, как жарко дышит жеребец, и сам проникается горячностью коня, и уже кажется, что несется он, Данилка, впереди конной лавы и в руках его сверкает на закатном солнце сабля, а за плечами развевается черная бурка, как у Чапаева-героя, и над вечерней степью гремит грозное "Ура-а!" красных конников, и позорно бегут колчаковцы!
Гнедко с маху берет канаву, и Данилка, не усидев, через голову жеребца летит на траву, тяжело ударяется спиной о бугор. Вспыхивают в глазах искры, но он успевает близко и отчетливо увидеть над собой тугое лошадиное брюхо с вздутыми жилами и ярко блеснувшие подковы с острыми шипами. Данилка в страхе зажмурился, ожидая, как размозжит ему голову взвившийся на дыбы жеребец. Но Гнедко, глубоко вспахав борозды задними напружиненными ногами, с громким ржаньем опускает передние ноги вбок, рядом с мальчишкой, и останавливается как вкопанный. Дрожь волнами идет по могучему лошадиному телу.
– Данилка!
– кричит Ромка, спрыгивая на скаку с коня.
– Данилка!
Данилка с трудом приподнимается. Голова гудит, тело ноет, чутко отзываясь на каждое движение. На правую ногу больно ступить.
Подскакавший Андрейка сверзился с лошади, сопит, таращит глаза, ощупывая дружка: жив ли.
– Думал, амба тебе, в лепешку расшибся. Аж сердце захолонуло.
– Умная животина, едять ее мухи, - шамкает дед Савостий. Он уже притрусил на своей кобыленке.
– У его мог хребет порваться с натуги.
Все смотрят на жеребца, а тот спокойно щиплет траву и отмахивает хвостом серых злых оводов.
Подсадили Данилку на Гнедка и тронулись дальше.
У озера, под косогором, поросшим молодым березником, спешились. И прежде чем пустить лошадей пастись, ведут их на водопой. Гнедко нюхает воду, звучно делает глоток и поднимает красивую сухую голову. Долго смотрит вдаль, на закат, на поля, по-вечернему затихшие, на дальние синие горы. С черных бархатных губ падают капли и звонко разбиваются о багряную зеркальность воды. Дед Савостий потихоньку посвистывает, принуждая лошадей пить, и они тягуче сосут воду. Данилка тоже призывно посвистел, и Гнедко, глубоко вздохнув, принимается пить. Слышно, как вода переливается в его огромном брюхе. Данилка думает, что если жеребец поднатужится, то выдует все озеро.