Рассказы поэта Майонезова
Шрифт:
Его толстые мокрые губы причмокнули и задвигались в сладострастной улыбке.
– Нет, мы уже собираемся уезжать, - ответил профессор и повернулся, чтобы уйти.
– Вот-вот, я всегда на белом коне, а ты всегда на плюгавом осле!
– злорадно прокричал ему вслед лесной диктатор, - Что ты мне скажешь на прощание!! И где твой выкуп за охотницу, которая снабжала меня кровью и золотом?! У меня золота, как у Креза, Войшило, как у Креза!
– Не волнуйтесь, юноша, гуляйте перед сном, пейте на ночь молоко!
– уже с высокого крыльца Ровены крикнул профессор.
Его благородное лицо выражало глубокое сочувствие.
Через секунду с этого же крыльца с восторженным воплем: 'Это же живой академик Дудкин!'
– Медуница, - радостно сообщила Мед, покраснев под веснушками, как девчонка, - я с любовью читала Ваши учебники и защитила диссертацию на тему: 'Новые подходы академика Альберта Дудкина в использовании логических приемов в межличностных манипуляциях'!
– Медуница!
– повторил восторженно Патиссон и добавил несколько театрально, - А выходи за меня, Медуница, будешь женой диктатора!
– Я согласна!
– ответила Мед, не раздумывая.
– Приходи в мою большую белую избу, расписанную синими медуницами, вечером сыграем свадьбу!
– произнес Патиссон и в сопровождении Фуксии, несущей таз деликатесов, проследовал к своему терему.
Путешественники с вещами спустились по ступеням высокого крыльца, возле которого их встречала Мед с пламенеющим лицом.
– Не ждите меня, я остаюсь, академик Дудкин сделал мне предложение!
– радостно сообщила она.
– Ты спятила, Меди!
– воскликнул Под, - Это же самый злостный оппонент нашего дедушки!
– Не наступай, сделай милость, на горло моему женскому счастью!
– заявила Мед, - Уважайте меня и мой выбор!
– Каре Сарыг, вытащи у моста лодку, я, как управлюсь с ведмедём, схожу за ней!
– сказала Фуксия и обратилась к профессору, подавая ему плоскую черную металлическую коробочку, - Взаправду оказался людоедом, во чё нашла у него в брюхе, у душегубца!
Профессор поблагодарил Фуксию, завернул подарок в свой носовой платок и направился к реке. За ним проследовала важная Варвара Никифоровна в лисьей куртке Ровены, с рысьим одеялом под мышкой, с обвязанной оранжевым платком корзинкой клюквы, привязанной шарфиком к руке. За ними потянулись остальные, не зная радоваться или огорчаться решению Мед. Замыкала процессию высокая Ровена с тяжелыми веслами и большой сумкой на плече.
Вся компания поспешно разместилась в просторной покачивающейся лодке. Ровена села на весла, а опечаленный Под - на носу, пообещав сменить ее.
Вечерняя мгла спустилась на желтые осенние берега, за нею в дали угадывалась черная бесконечная вереница 'могильщиков', на которую уже никто не обращал внимания. Пыш посмотрел вверх, там дрожали огоньки небесных селений. Поэту казалось, что он покинул родной дом давным -давно. Пышка и не заметил, как погрузился в сон. Ему приснилась его любимая 'кладовка', в которой горел уютный свет, а на любимой лежанке дремала совсем юная Мушка, укрывшись кисейной шалью. Молодой и счастливый Пыш в любимом зеленом халате уселся за свой круглый писательский стол и, только взял свою счастливую ручку, как отварилась дверь, и вошла улыбающаяся Ровена. 'Я очень люблю тебя, папаня, - сказала она, - возьми мое сердце!' И девушка достала из - под меховой жилетки большое фиолетово - красное влажное медвежье сердце и протянула его Пышу, а за сердцем потянулись разноцветные тонкие проводки. Пыш вздрогнул всем телом и проснулся. Он увидел уставшую Ровену, налегавшую на весла. 'Надо бы разбудить Пода, - подумал Пыш, - чтобы он сменил ее, впрочем, что сделается клону?' Река стала широкой, все спали, только профессор разговаривал с Ровеной. Пыш прислушался к их словам.
– В городе большие дома и много страшных машин, - с тревогой говорила девушка, - так рассказывала тетя Мед.
– Никто не хочет послужить на общее благо, никто!
– озабоченно отвечал Войшило, - Но каждый норовит прибавить себе веса или даже войти в историю, не понимая, что чем легче душа, чем свободней, тем выше она может подняться! Придумали, взвешивать душу! Да у всех душ разный вес!
– Там ездят страшные автобусы и трамвай!
– отвечала Ровена.
– А если не могут войти, то норовят, хотя бы, влезть в историю, свидетельствуя человечеству о том, что стояли рядом с гением, когда тот покупал для себя клизьму или лекарство от диареи, или ночной горшок, наконец! Никто не свидетельствует о том, что гений честен и трудяга! Это не громко! Не скабрезно!
– Трамвай - еще что, самое страшное - метро, где пахнет баней и все бегут, как ошпаренные!
– Может мне пора умирать? Да-да, я зажился!
– А? Мой дедулёнок, ты бы поспал, и все наладится!
Войшило закрыл глаза и сразу задремал, ему приснилось, что он лежит в своей детской люльке, которую качает большая сильная нянька, она поет монотонную грустную песню, от которой засыпает весь усталый мозг!. А она все поёт и поёт, отгоняя от себя песней сон и усталость. А Варваре Никифоровне приснился такой сон: она смотрит в плачущее осеннее окно, за которым появляется физиономия знакомого журналиста. Он спрашивает: 'Примадонна, раньше Вы любили платья с изображением цветов, как настоящих, а какие платья Вы предпочитаете сегодня?' А Варвара Никифоровна и отвечает ему: 'Те, которые не очень отличаются от ночных рубашек!' И вдруг знакомый журналист прямо через стекло больно бьет по лбу Варвару Никифоровну микрофоном!
Лодка резко качнулась, уткнувшись носом в берег, неприятно заскрипела галька, от чего путники сразу проснулись.
– К тому берегу пристать не удалось, - виновато объяснила усталая Ровена, - слишком высоко, ничего, выйдем здесь и пробирёмся под проволокой на мост.
– Да - да, - сказала радостно Варвара Никифоровна, - и человек с погонами скажет нам: 'Не вышагивайте павлинами, господа, бегите из зоны обстрела!'
Впереди виднелся старый мост с грифонами, растопырившими крылья. Вся компания высадилась на берег и направилась к нему. Ровена оттащила лодку подальше от воды и догнала впередиидущего Войшило. Девушка чувствовала опасность и озиралась по сторонам. Вдруг желтый куст у самого моста зашевелился, из него выскочили два расфуфыренных типа в военных фуражках, один из них закричал надсадно: 'Стоять!', а второй направил блестящий револьвер в грудь Ровене. Девушка, не долго думая, пнула щеголя в живот, выхватила оружие и, размахнувшись, кинула его в реку. Второй, юркий и хищный, как жужелица, с криком: 'Вот тебе, волейболистка!' попытался нанести ей удар ножом в бок. Ровена перехватила его руку, зажала ее, словно клещами, отчего щеголеватый рахитик разразился неслыханной бранью и выронил свое оружие. Девушка ухватила наглеца за острое волосатое ухо, сжала зубы и поднесла охотничий нож к его шее!
– Нет, Ровенушка! Нет, птичка моя!
– взмолилась горячо Варвара Никифоровна.
– Но почему, мой бабулёнок?
– удивлённо спросила Ровена, поворачиваясь к ней, - В схватке надо побеждать!
В этот момент из желтого куста высунулась рука, и шоковая граната полетела к ногам путешественников.
...Первым очнулся Пыш, вокруг стонали остальные. Поэт увидел вверху ясные звезды и подумал, что уже когда - то видел эти звезды из такого же глубокого колодца. На краю воронки, закрывая звезды, появились две темные фигуры франтоватых 'зареченских козлов'. Пышка подумал: 'Ээ, да это же котята с улицы академика Лизалкина, просто, они переоделись! Они постоянно переодеваются в разную одежду и меняют грим, эти лукавые плутократы!'