Рассказы поэта Майонезова
Шрифт:
– Можно нам завтра сходить на могилу?
– еле слышно спросила Мушка.
– Ии, могилка где - не знаю, - отвечала уж совсем сонная хозяйка, - в тот же день, как мы их схоронили, какой ураганище налетел! Все деревья вокруг повалило! Мы дня через два пошли посмотреть, да не нашли могилку - то!
Хозяйка убрала посуду и улеглась на широкой скамейке, укрывшись большой вязанной шалью и подложив под голову мешок с овечьей шерстью. Гости расположились на полу на тюфяках с сеном. Пышка не спал, он сидел и покачивался в такт своему горю, и смотрел на квадрат небольшого окна. Рядом повздыхали, поворочались друзья, и запохрапывал уставший профессор, следом за ним Кро и Паралличини
Пышу казалось, что какие - то тени припадают к окну, словно в него заглядывали то волки, то медведи, всматривались и улыбались своими звериными улыбками...
Утром, розовым и прохладным, Ровена с Подом и Медуницей пошли в лес за клюквой. Остальные члены команды собрались в уютной высокой избе, где Варвара Никифоровна хлопотала у плиты.
– Девочка думает, что ее родители живы, они, просто, долго отсутствовали, и вот теперь вернулись за ней, но чем - то недовольны в ее поведении, - рассказывала румяная Тетушка, виртуозно переворачивая на сковороде пирожки с заячьей печенью, - Пыш, сын мой, тебе надо быть поласковее с ней, ей здесь было не сладко! У нее дикое сердечко, но золотое!
Молчаливые путники, бледные после горестной ночи в душной избе, умылись в сенях и с удовольствием уселись за стол, приятно сервированный Варварой Никифоровной, разглядывая и лесной мед, и ягоды, уже ударенные первым заморозком, и блестящие грибочки, ароматные груздочки, и горку пирожков на деревянном блюде.
А в это время Медуница и Под разглядывали грозди рябин, на каждой ягодке висела тяжелая капля росы.
– Похоже на водяную бороду!
– воскликнул жизнерадостно Под.
– Нет, это ягоды плачут, не хотят осыпаться!
– отозвалась свежая после сна Медуница, настроенная на лирику.
– Тетя Мед, а почему у тебя нет мужа?
– раздался из - за рябинок девичий голосок Ровены.
– Потому, что я конопатая, костлявая, вредная, хожу в качалку, эмансипированная, 'сержант в юбке' - так прозвали меня коллеги, а студенты меня прозвали 'луженой глоткой'!
– Понятно. А почему у дяди Пода нет жены?
– Потому, что его послали далеко и надолго! А я как его старшая сестра, а я родилась на две минуты раньше, считаю, что их послать нужно еще дальше! Таких богатеньких парасолек - как собак нерезаных!
– Аа... А маманя без меня не уедет?
– Вот уж, сделай одолжение, не называй маму 'маманей', звучит чересчур кондовенько!
– Но у нас все так говорят!
– Это не аргумент, дорогая! Что это за миски и тазики стоят возле огромного камня?!
– Наши девки, у которых не родятся дети, приходят к этому камню и кормят его сырым мясом, а он им, буд - то бы, помогает, но я в это не верю.
– А я верю! Я бы сама его с удовольствием покормила венскими сосисками! Только понять бы, ха-ха-ха, где у него рот! Я, вообще бы, осталась здесь с радостью, только бы вырваться из урбанистской модели развития! Я хочу возглавить движение 'Бросай все и беги в лес!'
Мед в риторическом припадке не заметила большую кочку под ногами, запнулась об нее и чуть не просыпала клюкву из своего туеска. Кочка отвалилась на сторону, из - под нее вывалился клубок маленьких пестрых змей, он зашевелился, готовясь расползтись.
– Ааа!!
– завопила неистово Медуница, прячась за высокую племянницу, которая поспешно ногой опрокинула красную от клюквы кочку на место, прикрыв ею зловещий выводок.
Высокая и красивая, Ровена в лесу себя чувствовала спокойно, как и подобает настоящей лесной охотнице. Она шла впереди в синей вышитой юбочке до колена, неслышно ступая в обутых на босу ногу меховых сапожках, расшитых бусинками. Сильная и гибкая, она казалась частью этого дикого леса. На ремне, сплетённом из нескольких сыромятных шнурков, висели два больших ножа. Ветерок раздувал мех безрукавки из чернобурой лисицы, надетой поверх вязанной кофты из грубой овечьей шерсти. За плечом бесстрашной девушки висело старое большое ружье.
– Скажи, зачем ты привязала мне на спину эту глупость? Я идентифицирую себя с верблюдицей, скрещенной с ежом!
– спросила раздраженно Мед, указывая на решетку со вбитыми в нее штырями.
– Здесь много рысей, они обычно прыгают на плечи и на шею, дядя Под отобьется, а тебя свалят и перекусят вену!
– Дальше не пойдем, сколько набрали ягоды, столько и набрали!
– Сейчас дойдем до этих старых листвяннок, там на больших деревьях могилы, давным давно хоронили на деревьях и не жалели золота на своих покойников, я хочу подарить мамане, то есть, маме, конечно, колечко!
– Так - так, охотница! Ты у нас, оказывается, потрашительница захоронений! Бедная мама будет в восторге, получив такой подарочек!
– с ироничным смешком воскликнула Медуница.
Но Ровена не слушала, она подала ружье Поду, молчавшему всю дорогу и с интересом разглядывавшему девственную природу. Девушка подпрыгнула до высокой крепкой ветки, подтянулась, ловко вскарабкалась на нее, и в вышине замелькали ее сильные икры со следами летнего загара. Мед и Под озирались по сторонам, надеясь увидеть в ветвях висящие скелеты, сплошь покрытые золотыми украшениями. Впереди величественно возвышались старые лиственницы с черными ветвями и золотистой, еще не опавшей, хвоей, их нижнюю часть скрывал молодой ельник, и в нем Медунице почудилось какое - то движение, а Поду, даже, показалось, что кто-то внимательно разглядывает их.
Мед занервничала, сделала неверный шаг назад, потеряла равновесие, и, споткнувшись о полузгнившую корягу, упала на спину, воткнув штыри решетки от рысей в землю.
Поди, было, нагнулся к ней, но увидел, что макушки елочек закачались из стороны в сторону, пушистые зеленые лапы раздвинулись, и прямо к нему, и мухи не обидевшему Поду, направился здоровенный бурый медведь. Мед тоже увидела его, запрокинув неестественно голову, и завопила, как и подобает 'луженой глотке', неистово: 'Стреляй Поди!'
Под вскинул ружье и прицелился медведю в широкий лоб. Зверь хитро улыбнулся и уставился близко посаженными, почти человеческими, глазками в глаза Пода, словно гипнотизируя его. Этот нагловатый, самоуверенный взгляд говорил: 'Ты не сможешь в меня выстрелить, не сможешь ни за что!'
Поду, действительно, не хотелось стрелять, ему было до слез жалко шикарную грузную зверюгу, которая казалось ему неуклюжей и дружелюбной, как дрессированный цирковой Топтыгин. Медведь, тем временем, быстро приблизился почти вплотную, презрительно взглянул на охрипшую от крика лежащую Мед, и поднялся на задние лапы. Эта мохнатая гора, пахнущая мокрой шерстью, неловко переступив, выбила из рук Пода мощной лапой ружье, которое, отлетев, больно стукнуло по лбу прикованную к земле Медуницу.