Рассказы поэта Майонезова
Шрифт:
– Эй вы, шпионы!
– завопил первый темный тип, склонившись, - Вспоминайте всю важную информацию! Информацию!
– Утром мы вас допросим и расстреляем! Пустим в расход!
– закричал второй темный тип и попятился подальше от края.
'Козлы', заржав, исчезли. Путники, потирая ушибы, поднялись на ноги на дне глубокой воронки, в которую были безжалостно сброшены часом раньше.
– Друг мой!
– горячо обратилась Варвара Никифоровна к профессору, - Мы уже свое отжили, пусть наши друзья используют наши тела!
– Пусть!
– решительно заявил профессор и обратился к остальным, - залазте безжалостно
– Нет, так не годится, - сказала Ровена, - мы все спасемся!
– Но как?
– удивился подслеповатый Кро, потерявший, как всегда, свои очки.
– Улетим, - просто ответила девушка.
– А ты уже летала?
– живо заинтересовалась Мушка.
– Только во сне, но во мне есть эта сила, и на всех ее хватит, - сообщила Ровена, - однажды я сорвалась с верхушки высокого дерева, но не испугалась и зависла над самой землей!
Мушка улыбнулась, у Кро заблестели глаза, а Ровена застыла столбом, напряглась всем телом, посмотрела на звезды, и, неожиданно, профессор в накинутом на плечи зеленом пледе отделился от земли и, как зеленый сдутый воздушный шар, начал медленно подниматься. Таким серьезным этого озорника никто и никогда не видел, словно старик собрался помирать.
Пыш почувствовал, что его собственное тело лишено массы, оно совершенно ничего не весит, и он может управлять им!
Варвара Никифоровна, в лисьей куртке, словно большой пингвин, подняла голову, взглянула с тоской на ботинки мужа, облепленные грязью, и принялась подпрыгивать и беспомощно стукать себя руками по бокам, не выпуская при этом из одной - рысьего одеяла, из второй - корзинки с клюквой.
– Не бойся, мой бабулёнок!
– подбодрила ее с улыбкой Ровена.
Она быстро сняла с себя сыромятный широкий пояс, обвязала им Варвару Никифоровну и привязала ее к себе, как матери носят младенцев.
– Четверо - справа, четверо - слева, как журавли!
– скомандовала приглушенно девушка.
Все подняли головы, взглянули на звезды и плавно полетели к ним.
... Восток просветлел, из-за длинной свинцовой тучи, охватившей полнебосвода, показалась золотая корона розового светила, и через минуту выкатило само пресветлое величество, пробуждая осенний мир.
'Как прекрасна земля с ее лентами рек, с ее золотом убранных полей и пестрыми рощами на холмах!' - думал Пыш, глядя вниз. И каждый, из летящих с Ровеной, думал так же. Под ними два крошечных пастуха сторожили стадо еле различимых свиней.
– Смотри, Бунькин, ангелы летят, словно жаворонки парят!
– торжественно и нараспев сказал первый пастух.
– Ай, брат, не хорошо, не хорошо, ведь ты стяпнул эту строчку у поэтессы Никакой! Экий ты сливкосниматель, Мунькин!
– ответил насмешливо второй свинопас.
На пустынной дороге стоял автомобиль, меньше спичечного коробка, возле него шевелились две козявки.
Бобёр, бранясь, ковырялся в заглохшем моторе, Лола, в ярко-красном свитере и узких черных брючках, надувала жвачку и хлопала дверцей.
– Глянь, Нутрия, летучие обезьяны!
– воскликнула она, сняв черные очки и наморщив плоский нос.
– Что - то сперли, да бобра замочили, вот и улепетывают!
– со знанием дела объяснил ей сожитель.
... Тоска сжала Пышу сердце: если автомобиль, как коробок, а свиньи меньше рыжих муравьев, значит он, Пышка, уже очень высоко и, где-то, недалеко от любимой Глории! И тут поэт заметил, что он лежит на белом пуховом, похожем на крыло огромной птицы, облаке. Пыш уткнулся всем лицом в это белое и мягкое и заплакал безутешно, как когда -то, давным - давно, возле старого желтого клена, пытаясь выплакать всю наболевшую тяжесть.
– О чем ты плачешь, Пыш?
– спросило его облако.
– О моей малышке Гло, это не справедливо!
– Судить о Божьей воле, Пыш, все равно, что преследовать радугу! Генерал понадобился в другом месте, ведь он только солдат, а что за Котс без Глории?! Посмотри, как они счастливы!
Пыш поднял мокрое красное лицо и увидел невысокую длинную изгородь из роз, а за ней целый полк красивых сильных девушек и юношей в белых блестящих костюмах космического легиона! И молодой Котс, подняв мощную руку, отдавал им приказания! А возле самой изгороди стояла великолепная, сияющая улыбкой, стройная Гло, одной рукой она гладила розы, а другой махала Пышу и остальным. Котс заметил их, улыбнулся и отдал честь по - военному. Пыш посмотрел на лежащего рядом профессора, который поспешно тер очки, разглядывая Котса, Глорию и их подопечных. Значит, это не галлюцинация. Но облако уносило путешественников все дальше и дальше, и небесные воины растаяли в дымке.
– Ты доволен, Пыш? Они оставили тебе самое дорогое, что у них было!
– сказало облако.
– Я никогда не подойду к этому хитрому клону!
– Ты ошибся знаком: 'плюс' принял за 'минус'! Этот светлый Огонёк уже вошел в твою жизнь, и только у неё хватит силы вырвать с корнем из твоей души черную розу, которую ты посадил сам!
Пышка открыл глаза и увидел, что он лежит на чём-то мягком под одной из яблонь возле крыльца Дома Черепахи. Он поспешно закрыл глаза и подумал: 'Ну вот я и умер, и хорошо!'
Рядом закричал, как сумасшедший, Паралличини: 'Вы только послушайте, что пишут в газете! Волшебный лес объединился с Синим лесом в Лесную конфедерацию!!!'
'И умереть спокойно не дадут' - подумал сокрушенно Пыш.
– Розалия тушит утку с черносливом под брусничным соусом!
– воскликнула совсем близко Береза, - Чувствуете через форточку аромат, принюхайтесь!
– Посмотрите в окно, кто это, такой лысый, в фартуке Кро, режет рядом с Розалией помидоры?!
– с чувством спросила Варвара Никифоровна, громко сглотнув.
– Дорогая, это же наш Осел! А рядом с ним режет лук и плачет в посудное полотенце Маша!
– громко и радостно сообщил профессор.
– Как здорово, нас ждали!
– в один голос воскликнули Ро и Кро, они засмеялись и прижали нос к носу.
Что - то щекотало Пышу веко, и горячий дождь капал на его лицо. Пыш открыл глаза и сразу все понял. Он лежал на сильных руках Ровены, склонившейся, как мать, над ним. Меховой шарик с ее волос щекотал ему веко и висок, а ее горючие слезы обильно орошали его лицо. От нее пахло чем-то чистым и детским, как от того облака, с которым он недавно разговаривал. Тень от маленькой птички скользнула по глазам Пыша, и он, переполненный нежностью, жалостью и любовью, сказал так, словно всегда так говорил: 'О чем плачет моя маленькая доченька, моя родная девочка, мой любимый Огонечек?' Ровена остолбенела, и тут же крик восторга вырвался из ее груди!