Рассказы
Шрифт:
— Куда вы, девушка? — спросил симпатичный мужчина.
— Пустите! — крикнула Маша.
— Туда нельзя!
С ней были весьма обходительны. Это она наскакивала на симпатичных парней, толкала, дергала их за одежды, кричала, молила: «Пустите!». И вдруг узрела «солиста». Его отделяли от Маши спины парней, идущих сомкнутым рядом. Ей показалось, что кроме «знака ответственности» имел он еще одно украшение… на лице. Не знак, но что-то подобное знаку. Ей стало жутко.
— Убийца! — крикнула Маша, пытаясь прорваться.
— Тише. Зачем же кричать? — шептали красавцы. Разве не видите, кто перед вами?
«Солист» в это время ей улыбался, кивал и светился отеческой милостью. Она подумала вдруг: «Что со мной?! Я как-будто ослепла! Ведь это не люди — только похожие на людей больные машины!» Процессия уходила, а Маша повернула назад.
— Боже мой! — стонала она. — Когда это кончится? Когда, наконец, автоматы уже отболеют нашими хворями?
Приблизившись к пальме, она обхватила ладонями ее теплый ствол и только теперь, опустив глаза, увидела, что к ногам ее жмется дрожащий от пережитого ужаса нежный комочек.
2
Разговаривая с пилотом транспортника, только что доставившим Конина, Строгов хмуро поглядывал на нового координатора. Когда Конин пробовал вступить в разговор, начальник галактической станции отворачивался, и кожа на его голом черепе багровела, так что скоро Иван догадался, что с ним просто здесь не хотят разговаривать.
Потом он плелся за Строговым пустынными коридорами, а рядом, будто на цыпочках, кралось эхо шагов.
— Вам сюда, — вяло пригласил Сергей Анатольевич толкнул дверь… и удалился.
— Будем устраиваться, — сказал себе Конин. Явно необжитая каюта, состояла из двух отсеков — рабочего и жилого. Задача координатора — поиск точек соприкосновения разных исследовательских направлений. Всю информацию он получает в готовом виде через станционный коллектор, установленный прямо в его кабинете.
Конин разглядывал мебель, касался ладонью зеркальной поверхности информатора, чувствуя, что с каждой минутой труднее становится ждать. Чтобы успокоиться он приблизился к иллюминатору, заложил руки за спину и попробовал представить себе эту станцию, похожую со стороны на сверкающую елочную игрушку в безветренную ночь. Небо рассечено пополам. В одной половине — звездная россыпь Галактики, в другой — черная бездна, разбавленная еле заметными проблесками невероятно далеких туманностей.
Неприязнь начальника станции нельзя было объяснить только тем, что Конин назначен вместо исчезнувшего координатора. Но Ивана тревожило и волновало другое. И чтобы как-нибудь успокоиться, он над собою посмеивался: «Ну что ты трясешься? Погляди на себя. Ты так огромен, что даже руку тебе подают с опаской, точно кладут под пресс. Ты кажешься людям здоровяком. Но это обман. Ты болен настолько серьезно, что ни один эскулап тебе уже не поможет!
То, что в последнее время происходило с Иваном, действительно напоминало недуг. После несчастного случая на магистрали, точнее с момента, когда он вступил на путь возвращения к жизни, странная хворь все чаще напоминала ему о себе. «Болезнь прикосновения», как он называл ее про себя, не столько мучила, сколько пугала. Когда предстояло рукопожатие ему становилось не по себе. Чужая ладонь обжигала на расстоянии. Он напрягался, жмурился, предощущая боль. При первом, самом легком, прикосновении Ивану казалось, что кровь закипает в сосудах, и он обретает способность просачиваться внутрь партнера по рукопожатию. Прошитый мощным зарядом, он судорожно сжимался и каменел. Это длилось мгновение… И вот уже все позади: и боль, и ее ожидание. Приступ кончился. Ивану — уже хорошо. И партнеру — хорошо вместе с ним. Он спокоен, хотя чувствует, что подспудно еще продолжается скрытый процесс.
Та давняя прогулка на шлюпке казалась невероятной, как сон. Он ведь и плавать тогда не умел. Но сознание, что по вине его может кто-то погибнуть, сделало чудо и спасло их обоих. Как страшно закончилась эта прогулка! Он помнил, лица — сонмище одинаковых лиц. Помнил, как сердце похолодело от жалости к куну… звенящее полотно магистрали… А дальше — провал и туман забытья вперемежку с ураганами боли.
О незнакомке, с которой так странно расстался, он вспомнил только полгода спустя, когда память восстановилась. Он чувствовал, что до этого просто не жил: та встреча ему предначертана. Это было еще одним чудом. Он стремился скорее встать на ноги, чтобы начать ее поиски. Он не знал, как жить дальше, если ее не найдет. По сути, надежда вернула Конина к жизни. Позже, чтобы расстаться с надеждой, понадобилось все его мужество. За последние триста лет человек стал как будто счастливее. После ретемперации продолжительность жизни утроилась. Но это не избавляло от утрат и разочарований.
Выйдя из клиники, Конин не раз возвращался в город у моря. Бродил по солнечной гальке на берегу, по старому центру, искал ее, хотя понимал, что искать человека, не зная индекса, — просто безумие.
Миновало три года.
Пройдя, наконец, медкомиссии, придирчивые к человеку, которого, можно сказать, соскребли с полотна магистрали, Иван получил назначение на должность координатора галактической станции и был вызван на процедуру заочного представления будущих коллег. Кроме Конина в темном зале был инспектор по кадрам. Первым на экране появился начальник Галактической станции Строгов — высокий, худой, совершенно лысый. Разговаривая, он страдальчески морщился, как человек, убежденный, что все на свете идет не так, как хотелось бы.
«Сергей Анатольевич — филолог, — сообщил инспектор. — Работает над проблемами взаимопонимания внутри разноязычного коллектива».
На экране показалась очень полная женщина.
— Нора Винерт, — инспектор только назвал ее имя. Этого было достаточно: Конин не ожидал, что в такой глуши работает автор «Классической теории ритмов». В последние годы шумную славу, особенно среди молодых фантазеров, снискала лихая гипотеза Винерт о пресловутом «Вариаторе событий».
Математик Леопольд Курумба и астрофизик Эдуард Жемайтис произвели на Ивана приятное впечатление, хотя заочное знакомство могло дать лишь приблизительное представление о человеке. Зато огромный детина, появившийся на экране следом за ними, смутил и встревожил Конина. Было похоже, что этого человека он много раз видел, но не мог вспомнить где. Только голос парня был не знаком.
— Его уже нет, — объяснил инспектор. — Вы назначены на его место.
Конин хотел было что-то спросить, но, увидев еще одного сотрудника, забыл обо всем. Перехватило дыхание.
— Мария Николаевна Ветрова, — представил инспектор. — Врач-реаниматор, биолог. Работает по программе Винерт.
Конин стонал, узнавая чудесные руки, покрытые сетью мельчайших прожилок, мытые, тертые до молодой кожицы, казалось, они умирали от вечной усталости. Какое-то напряжение не давало покоя этим рукам, сжимало их в кулачки, изматывало, требуя вечной готовности к действию.
— Вам плохо? — почувствовав что-то, спросил инспектор, включая свет.
— Вы представить себе не можете, — отозвался Иван, — как мне хорошо!
— Почему же теперь, — спрашивал себя Конин, стоя у иллюминатора, — когда Маша так близко, мне — действительно плохо? Разумеется и меня тут заочно представили… Она не могла не узнать. Почему же не встретила? А почему должна была встретить? Кто ты такой для нее? Вы были знакомы не более часа. С тех пор пролетело три года. Пожалуйста, можешь связаться по внутренней связи, спросить, как живется, напомнить ей о себе. Чего же ты трусишь? Неизвестность пугает? Но в ней ведь — и утешение и надежда…