Рассказы
Шрифт:
В холле Конин остановился перевести дух. В груди словно кто-то трогал соломинкой обнаженное сердце. Звон стекла, доносившийся из лазарета, свидетельствовал, что «хозяйка» не настроена церемониться. Послышался разговор.
— Я рад, что Маша опять улыбается, — сказал математик. — Время надежный целитель!
— Леопольд, ради бога, не трогай Время! — ворчала Нора. — Ты ничего в нем не смыслишь!
— Извини, я забыл: у тебя особые отношения с вечностью…
— Моя вечность, закончилась где-то годам к десяти. Разве в детстве тебе самому не казалось, что ты жил всегда?
— Это так, — согласился Курумба, — но потом мои годы сжимались и становились короче по мере того, как мелела река впечатлений. Я всегда говорил, что за тридцать лет можно столько всякого пережить, испытать и познать, что другому на десять жизней хватило бы. А можно проспать триста лет и, проснувшись, себя ощущать сосунком.
— Ты прав, Леопольд. Только Время здесь не при чем: и старение звезд, и кольца на срезах деревьев, и морщины на лицах — это все не от Времени… а от перипетий, через которые проходит объект, чем плотнее поток событий, тем больше так называемых временных изменений.
— Боже мой, Нора! — рассмеялся Курумба. — Я чуть не забыл, что беседую с автором «Вариатора событий» — некоего гепотического инструмента, который с ног на голову ставит все, что касается Времени! Какой был шум! Репортеры просто сходили с ума. Я помню заголовки статей: «Время и Миф!», «Прощай Время!», «Последние деньки Хроноса!».
— Тебе нравится вспоминать, как выставляли меня на посмешище?
— Это неправда! Ты достаточно сделала для науки, чтобы не бояться насмешек. «Вариатор событий» — просто шутка корифея.
— А если я не шутила?
— Что ж, я бы не удивился, узнав, что ты всерьез занялась своим «Вариатором».
— Ну до этого еще не дошло.
— И слава Богу!
— Пока не дошло, — уточнила она. — «Вариатор» — из тех задачек, к которым не знаешь, с какой стороны подступиться.
Маша уже ощутила присутствие Конина и потянулась к нему, приподнявшись на ложе. Глаза ее говорили: «Входи же, входи! А то старички разболтались — их не остановишь!». Толкая перед собою столик, Винерт «уплывала» в аптеку. Леопольд передал Ивану халат и, ослепив улыбкой, махнул от порога рукой. Жемайтис сутулился в кресле, уставившись в точку.
Маша сказала: «Ну сядь, сядь сюда и дай руку, — Конин сел на край ложа у изголовья. Она приняла его руку. Его вновь обожгло. Уже не так сильно, но явственно. Щеки ее розовели. Голос окреп: — Мне морочили голову, будто ты не нашелся… — он промолчал. — Я сама виновата. — продолжала она. — Бывает один человек притаится в другом… А вырвать одного из другого — то же, что жало у пчелки… Пчела — это я. Пожужжу, покричу, забьюсь в пыльный угол… и нет меня больше. Забудет ветер, как я играла, буравила и щекотала его… А останется только боль, причиненная жалом… Я тебя понимаю: Как жить, если каждый твой шаг — это гибель какой-нибудь пчелки… Похоже на бред? Я боюсь, что тебе со мной скучно. Боюсь, ты уйдешь… В эту руку готова вцепиться зубами. Пожалуйста, не оставляй меня, Ваня! — Она повернулась к Жемайтису: — Что же я с тобой делаю, Эдик!? Но разве я виновата, что счастлива? Ты же видишь, какая рука у него! Я свернусь в ней калачиком! Мальчик мой, не хотела тебе делать больно. Но он всегда был со мной… А ты прилетел и прижался пушистым зверьком. И пока мы с тобой были вместе, ты сам стал немного похож на него… Но мысли о нем, одна только мысль, все меняет: он — чудо! Возможно, излишне сентиментальное чудо… Иначе, как же ему пришло в голову снова оставить меня? Эдик, прости: без него мне не жить. Вот такая беда… А теперь хочу спать… Боже, как же я с вами устала» — Маша прикрыла глаза.
Время от времени Эдуард вскидывал голову, точно желая что-то сказать, но только глотал слюну. А Конин со стороны представлял себя толстым божком, торчащим над простынями. Шрам за ухом наливался кровью: рядом молча страдал человек, по его, Ивана, вине. Он вдруг ощутил дрожь. Холод спускался по руке вниз к Машиной ладони. Он попробовал высвободиться. Но она сжала пальцы… и заплакала. Конин так стиснул челюсти, что на нижней губе показалась кровь. Халат скользнул с плеч, как будто опали крылья. Обожженный чужою болью, он брел, куда вели ноги, и тихо стонал. А за кристаллами иллюминаторов стояла звездная «пыль», и, чтобы отделить взглядом звезду от звезды, надо было очень сосредоточиться.
Коридор кончился. Иван стоял, прижимаясь лбом к прозрачной поверхности. Небо казалось бесцветной стеной.
— Серость — подумал Конин, — хуже чем мрак. В черной бездне — что-то есть впечатляющее. А серое марево — освобождение от ориентиров, смысла и цели то есть — полный распад.
Иван, почувствовал за спиной холодок, точно сзади находилась пропасть, и понял, что его вновь «прибило» к люку от расщепителя. Все, что попадало внутрь, становилось основой для синтеза необходимых для станции материалов. Пройдя через люк, можно стать чем угодно: водой для питья, кристаллом для украшений, не доступным простому глазу волоском для тончайших приборов — иными словами чем-то полезным для жизни. Иван притронулся к дверной ручке. Чтобы войти, нужно было нажать контрольную кнопку и повернуть. Вдавливая белый кружок, он не испытывал ни страха, ни сожаления… Оставалась лишь боль, ужиться с которой было немыслимо. Он услышал протяжное завывание — так в трубе воет ветер. Палуба слегка задрожала. Конин повернул до отказа ручку, потянул на себя… Но люк открыть не успел. Яростный вой оглушил его. Что-то ударило в спину, сбило с ног, навалилось и опалило жаром. Первое, что увидел Иван, опомнившись, был длинный, развернутый, подобно штандарту, язык львособаки. Зевс с укоризной глядел на него.
— Нашел время шутить! — упрекнул куна Иван и неожиданно вспомнил: следы пропавшего координатора были найдены именно здесь, на ручке от люка расщепителя. Но внутрь человек не проник и в приемнике следов не оставил. Конин поднялся, запустил руку в серебристую гриву друга.
— Дурашка, если б знал, как ты сейчас не кстати! — он гладил пса по спине, а боль нарастала. Конин рванулся к люку, но львособака одним прыжком опередила его и уселась, прикрыв собой расщепитель. Конин застыл потрясенный. В голове промелькнуло: «Что если зверь находился здесь и в тот раз, когда были оставлены эти следы… Впрочем, что мне до этого? — Конин крикнул: — «Эй! Отойди!» Кун зарычал.
— Хватит изображать из себя Цербера! Уйди! Я прошу по-хорошему!
Но львособака лишь плотнее придвинулась к люку. Конин, прижав к себе голову Зевса, начал медленно отступать. Пес скользил когтями по палубе. Ваня знал свою силу. Он уже торжествовал победу, когда услышал знакомый высокий звук. Руки сами разжались. Глядя сквозь слезы, кун плакал, как человек.
— Что же ты со мной делаешь, зверь! — воскликнул Иван и подумал: — Где я снова ошибся? Может быть с первого шага на станции все повернулось не так? Если было бы можно все повторить… Так всегда: вот наделаешь глупостей, — после мечтаешь: «Хорошо бы зажмуриться, как-нибудь вычеркнуть то, что стряслось и начать с поворотного пункта…». Внезапно Конин лишился координации действий, будто на станции отказал гравитатор. Но не парил, в невесомости, а свалился на палубу. Он лихорадочно думал: «Это конец! И прекрасно! Я абсолютно спокоен. Мне хорошо… — но вскоре очнулся. — Постой! Так нельзя! Не хочу! Не хочу-у-у! — старался унять колотившую дрожь. — Все! Все! Пронесло! Слава Богу! Но что со мной было? Я словно шел против ветра. Отдаться потоку, забыть обо всем, это было, казалось, блаженством. Но что-то заставило сопротивляться… Не страх… а какая-то сумасшедшая мысль.
— Прости меня, Зевс. Дай-ка встану. В люк уже не пойду. Молодец, что пришел. Вот теперь кое-что прояснилось, хотя объяснение и граничит с безумием. Нет, мой предшественник не исчезал. Это ты не позволил ему «расщепиться». Он был твоим другом… Вы и сейчас с ним друзья. Но тебе не дано защитить его от человеческих скорбей. Тут никто не поможет… Идем, умный зверь! Мы нужны еще здесь.
По просьбе Норы, филолог тащил, в лазарет небольшой, но увесистый чемоданчик с отремонтированным пультом ЭксД (экспрессдиагнозатор). Теперь, когда Маша начала поправляться, можно было подумать и о таких мелочах. Только что Сергей Анатольевич сообщил в центр, что Марии Николаевне уже лучше и дал заявку на замену координатора. Из центра пожелали Маше полного выздоровления. Но на заявку ничего не ответили. Строгов не знал, что делать с новым сотрудником. В этот раз мысли филолога были прерваны появлением Эдуарда. Жемайтис брел, высоко подняв плечи, ничего не замечая вокруг. Губы шептали что-то невнятное. Покачиваясь, он миновал перекресток и исчез в боковом проходе. Чуя беду, Сергей Анатольевич ускорил шаги. Он почти что бежал. Появление Конина заставляло жить в напряжении.