Рассказы
Шрифт:
Но я отклонился от замечательного случая той ночью, когда на папу рухнула кровать. К полуночи мы все уже были в постелях. Очень важно, чтобы вы представляли себе, как у нас располагались комнаты, а в них — домочадцы: потому что без этого вы дальше ровным счетом ничего не поймете. В верхней фасадной комнате (прямо под папиной мансардой) находились мама и мой брат Герман, который иногда напевал во сне, чаще всего: "Идем мы по Джорджии маршем" или "Христово воинство, вперед!" Бриггс Билл и я были в комнате рядом, в комнату брата Роя от нас надо было пройти через прихожую, а в прихожей ночевал наш бультерьер Рекс. Я же спал на армейской раскладушке: это была такая штука с ровной средней частью и двумя опускавшимися концами, как у раздвижного стола. Спящему лучше было не сползать на эти концы, когда они были подняты, потому что тогда раскладушка совсем опрокидывалась
Спал я мертвым сном, и разбудить меня было очень непросто (Бриггсу я, конечно, наврал). Поэтому я сообразил, что' случилось, только когда железная раскладушка вывалила меня на пол и сама улеглась на мне. Я, ничуть не пострадав, так и продолжал лежать калачиком, а раскладушка возвышалась надо мной, как балдахин. Я не проснулся — может быть, только чуть-чуть — и опять провалился в сон. Но грохот мгновенно разбудил мою маму в соседней комнате, которая тут же решила, что случилось самое страшное, и большая кровать наверху рухнула на папу. Поэтому она вскрикнула: "Поднимайтесь сейчас же к бедному папочке!" Вот от этого крика, скорее даже не от крика, а от грохота раскладушки, проснулся брат Герман, который спал с ней в комнате. Он подумал, что с мамой припадок и закричал, чтобы успокоить ее: "Мама, ты здорова!" Так они и перекликались несколько раз: "Идите наверх к бедному папочке!" "Мама, ты здорова!" Теперь уже проснулся Бриггс, и я стал смутно понимать, что стряслось, но еще не успел сообразить, что лежу под раскладушкой, а не на ней. Бриггс из испуганных криков понял только, что он задыхается, а мы все стараемся привести его в чувство. С тихим стоном он схватил склянку с камфарой, но вместо того, чтобы понюхать, вылил ее на себя. В комнате завоняло камфарой. Бриггс стал ловить воздух, как тонущий, потому что от едкой жидкости ему и впрямь перехватило дыхание. Он выскочил из кровати и стал пробираться к окну, но набрел на то окно, что было наглухо закрыто. Рукой он выбил стекло, грохнувшее со звоном на тротуар перед домом. Вот тут-то я попытался встать и испытал то невообразимое и жуткое чувство, которое только и может возникнуть, когда кровать оказывается не под, а над тобой!
Еще не выбившись из сонного тумана, я, в свою очередь, решил, что весь шум от того, что меня отчаянно пытаются вызволить из этого невиданного и опасного положения.
"Освободите меня, — заорал я — освободите!" Кажется, мной овладел кошмар, будто я похоронен в шахте. "У-ух!" — выдохнул Бриггс, раскачиваясь в парах камфары.
В этот момент всё еще кричащая мама, за которой бежал всё еще кричащий Герман, пытались открыть дверь на мансарду, чтобы подняться и извлечь тело папы из под обломков. Но дверь была заперта и не поддавалась. Мама отчаянно дергала и колотила ее, отчего шуму и стука только прибавлялось. Рой и пёс тоже выскочили: один с вопросами, а другой с лаем.
А папа был дальше всех, крепко спал и проснулся только теперь от стука в дверь. Он решил, что в доме пожар и крикнул: "Иду, иду!" медленным и сонным голосом — ему надо было немало времени, чтобы очнуться. Маме, всё еще считавшей его погребённым под кроватью, почудился в этих словах траурный и отрешенный голос человека, идущего на зов Создателя. "Он умирает!" — вскрикнула мама.
"Со мной всё в порядке!" — завопил Бриггс, чтобы успокоить ее. Он решил, что беспокойство мамы вызвано его близостью к смерти. Я, наконец, отыскал выключатель, зажег свет, открыл дверь нашей комнаты и помчался с Бриггсом туда, где были все. Пес, всегда недолюбливавший Бриггса решил, что это Бриггс всему виной, и бросился на него, а Рою пришлось отшвырнуть и крепко держать Рекса. Мы слышали, как папа осторожно вылезает из кровати наверху. Рой могучим рывком распахнул дверь на мансарду, и папа спустился по лестнице, сонный и недовольный, но живой и здоровый. Мама, увидев его, расплакалась, а Рекс завыл. "Что тут, ради Бога, случилось?" — спросил папа. Наконец, мы всё разложили по клеточкам, как гигантскую головоломку. Папа простудился, потому что ходил босиком, но никаких более тяжких последствий не было. "Я рада, — сказала мама, — которая во всём стремилась отыскать светлую сторону, — что там не было твоего дедушки".
Ночь, когда явилось привидение
Привидение появилось у нас в доме ночью 17 ноября 1915 года и вызвало такой переполох, что я до сих пор жалею, почему я не пошел спать и не дал ему вволю порезвиться. Из-за этого привидения мама зашвырнула туфлю в окно соседа напротив, а кончилось тем, что дедушка ранил полицейского. Я уже сказал, как мне жаль, что я вообще обратил внимание на те шаги.
Они послышались примерно в четверть второго ночи — ритмичные частые шажки вокруг нашего обеденного стола. Мама спала в одной комнате наверху, а брат Герман — в другой. Дедушка был в мансарде, в той самой кровати орехового дерева, которая однажды, как вы помните, рухнула на моего папу. Я только что вышел из ванной и яростно растирался полотенцем, когда услышал эти шаги: шаги человека, быстро топающего вокруг обеденного стола. Свет из ванной падал на ступеньки лестницы, которая вела прямо в столовую на первом этаже.
Тускло блестели тарелки на полках для посуды, но самого кухонного стола я не видел. Шаги всё двигались и двигались вокруг стола и ритмично поскрипывала доска, когда не нее наступали. Я сперва подумал, что это вернулся папа с братом Роем: они уехали в Индианополис, и мы их вот-вот ждали. Потом я решил, что это грабитель, и лишь после этого мне пришла мысль, что там — привидение.
Послушав минуты три, я на цыпочках подошел к комнате Германа.
— С-ссслу-шай, — прошипел я в темноте и потряс его.
— Авв-ррр, — огрызнулся он безнадежно-унылым тоном сторожевого пса, ждущего каждую ночь, что его потревожат.
Я объяснил ему, кто я такой.
— Там внизу кто-то есть!
Он встал и пошел со мной к лестнице. Мы прислушались. Ни звука. Шаги прекратились. Герман со страхом посмотрел на меня: я был в одном ванном полотенце вокруг пояса. Он повернулся, чтобы пойти спать дальше, но я сжал его руку с шепотом: "Там кто-то есть!"
Вновь послышались шаги: будто вокруг обеденного стола бегал человек, а потом они устремились к нам наверх, тяжело ухая, по два сразу. Внизу лестницы всё еще горел бледный свет, но мы никого не видели: мы только слышали шаги. Герман бросился в свою комнату и захлопнул дверь. Я тоже захлопнул дверь на верху лестницы и подпер ее коленом, а, постояв так, опять медленно ее приоткрыл. Ничего и никого не было. Вообще ни звука. И никто из нас больше никогда не слышал привидения.
От хлопанья дверей проснулась мама и выглянула из комнаты.
— Мальчики, что вы там делаете? — строго спросила она.
Герман с опаской высунулся из спальни.
— Ничего, — хрипловато ответил он.
Вид у него был зеленый.
— Что это там внизу бегало? — спросила мама.
Так значит она тоже слышала эти шаги! Мы просто остолбенели.
— Грабители! — инстинктивно выкрикнула мама.
Чтобы успокоить ее, я спустился на несколько ступенек.
— Пойдем вниз! — позвал я Германа.
— Я останусь с мамой, — ответил он. — Она очень взволнована!
Я отступил на площадку.
— Чтоб никто из вас ни шагу! — прикрикнула мама. — Сейчас вызовем полицию.
Телефон у нас был внизу: я не понимал, как мы в таком случае сможем вызвать полицию, и мне совсем не хотелось, чтобы к нам явилась полиция. Тут мама приняла мгновенное и немыслимое решение: она распахнула окно своей спальни, выходившее на соседский дом, схватила туфлю и запустила ею в окно напротив через узенький проход между домами. Зазвенело стекло в спальне, где пенсионер-гравер Бодуэлл почивал со своей супругой. Здоровье Бодуэлла в последние годы несколько расстроилось, и на него порой "находило". Впрочем, что-нибудь находило почти на всех наших знакомых и соседей.
Была безлунная ночь. Два часа. Низко стелились темные тучи. Мгновенно в окне появился Бодуэлл, что-то крича, брызгая слюной и грозя кулаком. "Надо продать дом и вернуться в Пеорию", — донесся голос миссис Бодуэлл. "Грабители, — кричала мама, — грабители в доме!" Ни Герман, ни я не решились объяснить ей, что это не грабители, а привидение, но ведь она испугалась бы привидения еще больше, чем грабителей. Бодуэлл сначала думал, что грабители оказались в его собственном доме, но потом успокоился и вызвал к нам полицию по спаренному телефону у своей кровати. Когда он отошел от окна, маме вдруг неудержимо захотелось зашвырнуть туда и вторую туфлю, не потому что в это было зачем-то нужно, а просто потому, что, как мама позже объяснила, только тогда она почувствовала, какая это радость запустить туфлей в соседское окно! Я ее удержал.