Рассвет на закате
Шрифт:
В любом случае она должна показать ему, что она трогательная и чувствительная. Надо быть хитрой. Завести разговор о книгах, предстоящих расходах и выгодных сделках…
Старик, который с теплотой и любовью смотрел на нее, подумал: «Бедный маленький кролик!» Для него Элинор все еще оставалась горюющей молодой вдовой, взволнованной и наивной. И его, и ее жизнь висели теперь на волоске, признался он, но Джулия любила ее больше всех.
Старый Бен подумал об изысканной картине Пикассо, которую Джулия купила, чтобы в будущем месяце преподнести Элинор на день рождения. Она приобрела ее две недели назад в Сент-Луисе в магазине
«Это голубизна ее глаз, — сказала тогда Джулия. — Я должна купить картину для нее. Тони не знает об этом: его брат продал ее мне. Наверное, я стащила ее прямо из-под носа Тони; это настоящее воровство. Но все прошло отлично, Тони дал мне несколько подобных уроков, я уверена. Он и сам способен на это. Мы оставим все в секрете вплоть до вечеринки».
Когда картину привезли от Мондейнов, ее спрятали подальше от Элинор.
Бен знал, где Джулия укрыла Пикассо от посторонних глаз. В назначенный день он вручит подарок Элинор — и тогда они оба расплачутся. Джулия Бонфорд была человеком самого высокого класса.
Что же касается Энтони Мондейна, то Бен очень надеялся обойтись без его помощи. И с отчаянной надеждой думал, что Элинор тоже сможет выпутаться без него. Она достойна внимания, в ней есть класс. И если Бентон Бонфорд оставит их в покое, они прекрасно смогут управиться с его магазином.
Но почему-то, вероятно из-за давних впечатлений, Бен сомневался, что так оно и будет.
Странно, но в это же самое время, сидя у телефона посреди светского великолепия своей комнаты в мотеле, Энтони Мондейн говорил почти те же самые вещи.
Закутанный в длинный тяжелый шелковый халат, с мокрыми серебристыми кудрями, спадавшими ему на уши, и с бокалом из венецианского стекла, наполненным красным вином, он нетерпеливо говорил:
— Конечно, это серьезно, ты, идиот! Этот парень не должен иметь никаких прав, но тем не менее он наследник, и одному Богу известно, что он будет делать. Худшее, на что он может пойти, это решить сразу продать магазин… Конечно. Я предложу ему продать его нам. Но что если он будет настаивать, чтобы на все взглянули оценщики, на которых я не смогу повлиять, и они найдут этого сомнительного Пикассо прежде, чем это сделаю я? И тогда мы действительно вляпаемся. Поддельная живопись, заверенная моей подписью о подлинности. Господи! Да я как подумаю об этом, так просто больным становлюсь. Двадцать лет, потраченные на то, чтобы заработать доверие, вылетят в трубу, и репутация Мондейнов полетит к черту. И зачем только я позволил тебе впутать меня в это дело?
Далеко, из их небольшой конторы, брат Энтони, Доменик, тихо ответил:
— А я думаю, ты просто пожадничал…
Пальцы Энтони судорожно сжались вокруг бокала. А затем он резким движением поставил его на стол, разбрызгав рубиновые капли:
— Ладно, ладно. Но одно дело — толстые бизнесмены, которые кушают подделки и при этом думают, что их украли из Лувра, а другое — Джулия Бонфорд!
— Я же сказал тебе. Это была ошибка. Я не знал, кто она.
— Зато теперь ты знаешь.
— Ну так найди картину.
— Господи, ты думаешь, что я не пытался? Элинор ни о чем не знает. И, я готов поклясться в том, что старик — тоже. Так что Джулия все сделала сама, и я вообще не понимаю, за что меня так не любила эта женщина; наверное, у нее была какая-то собственная игра. Но Джулия умерла, и эта подделка висит надо мной, как топор. Не знаю, когда я вернусь в город. Буду звонить.
Он положил трубку, отпил вина, поставил бокал, поднялся и посмотрел на себя в большое зеркало.
На него взглянули сицилийские глаза матери на лице, очень похожем на лицо отца, который был родом из Палермо. Изысканность и тщательно поддерживаемый лоск слетели с него; он снова превратился в пятнадцатилетнего подростка, яростного, задиристого, кипящего от гнева на своего дрянного соседа, на пьянчуг, блюющих в сточных канавах дешевым красным вином, на зловонную лестницу, ведущую в его собственную квартиру, на автомобиль, который никогда не заведется, неважно, сколько запчастей ты поменяешь, на чистеньких красивых девочек, из церковной школы, которые воротят носы, свои проклятые англиканские носы, от парня, у которого не было ни ремня, ни нижнего белья.
Ну ладно. Теперь все переменилось. Он нашел Сент-Луис, он нашел Итальянский холм, он избрал правильное направление и заработал много денег — и никогда он не повернет вспять.
Глава 4
Элинор обнаружила, что сегодня она не в состоянии расставить астры в старом каменном кувшине у дверей, она просто сунула их туда, и теперь они походили на гневные знаки вопроса.
К четырем часам племянник все еще не появился.
Каждый раз, когда звенели медные колокольчики у входа, ее сердце обрывалось. Не он ли это?
Его не было.
Она заставила себя сесть за свой стол, методично изучить длинный список и написать записки с благодарностью. Ведь так много людей проявили о ней заботу и доброту. Майк и его жена в похоронном бюро. Торговцы на площади. Леди, которые приносили еду к Епископальной церкви. Все эти славные антиквары, которые проделали путь в сотни миль, чтобы выразить свою симпатию и сочувствие. Все же еще встречаются хорошие люди.
Энтони пока тоже не приехал. Элинор чувствовала благодарность за его присутствие возле себя. По крайней мере, оно поднимало репутацию магазина в глазах сильных мира сего. Но Элинор не собиралась осложнять свою собственную жизнь из-за того, что он внезапно вознамерился преследовать ее.
В течение многих лет она случайно встречалась с ним, и прежде Элинор никогда не удостаивал ее вниманием. И, черт возьми, почему он делает это теперь, даже после того, как стало известно, что магазин ей не принадлежит?
В середине дня она ненадолго отлучилась домой, сраженная внезапной идеей: что вдруг племянник Джулии приехал туда, сидит и ждет.
Но Элинор ошиблась. Все было по-прежнему, включая полгаллона молока, которое она предыдущей ночью забыла убрать в холодильник; лишь на полу в холле, под латунной щелью в двери, лежала связка почты, и теперь ей придется писать благодарственные записки.
А в доме было слишком тихо, поэтому Элинор не могла оставаться здесь одна. Она вернулась в магазин, написала записки, внезапно подумав, что ей следовало бы оставить на двери дома письмо племяннику, в котором сообщалось бы о необходимости его появления в магазине «Антиквариат Бонфорд». Она написала его и отправила Леонарда прикрепить его на дверь. Элинор беспокоилась. Смотрела на часы. Расставляла вазы на столе для закусок. Разговаривала с худой дамой, которая обладала необыкновенно кислым лицом, о прессованном стекле, впервые изготовленном в Филадельфии…