Рассвет на закате
Шрифт:
— Тилли, — сказала Элинор, — хорошо, что хоть ты у меня есть. Кто-то должен меня выслушать.
Разбив яйца, она взбила их и механически поджарила омлет на остатке молока. Затем она присела к столу и посмотрела на Тилли, прямо в ее керамические глаза с длинными ресницами.
— Я хочу, чтобы Бентон вернулся, — произнесла Элинор. — Итак, я — ветреная школьница. Ну и что? А еще мне идет шестой десяток, и пусть в мире происходит что угодно, но я хочу вновь встретиться с Бентоном Бонфордом. Я не могу
Элинор съела свой омлет, поставила посуду в моечную машину, сунула корову под мышку и опять направилась наверх, но тут она услышала телефонный звонок.
Она не решалась ответить. Ей не хотелось снова разговаривать с Тони. Затем ее посетила внезапная сумасшедшая мысль, что это звонит Бентон. И она рванулась к телефону по холодному полу, на котором плясали отблески витражей.
Элинор сняла трубку и, запыхавшись, сказала:
— Алло?
Оказалось, что звонит Бен. Ей следовало бы насторожиться, когда он произнес:
— Привет, милая! — Бен высказывал свои нежные чувства к ней, только когда находился в стрессовом состоянии.
Она ответила:
— Привет, Бенджамин! — И стала ждать, что он ей скажет.
— Плохие новости, — промолвил Бен.
— Что случилось?
— Мэтт умер. Сердечный приступ. Жена нашла его в прихожей.
Элинор понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить сказанное. И необъяснимый гнев захлестнул ее. Это должно прекратиться! Две смерти. А она ведь сделана не из железа.
— Элли! Элли, почему вы замолчали?
— Где Марта? — тихо спросила Элинор.
— Сейчас она дома. Но их дочь появится здесь только через пару часов.
— Я прямо сейчас иду туда. Спасибо, Бен.
Ей надо было пройти всего два квартала. Элинор натянула на себя свитер и слаксы, взяла сумку и вышла за дверь. Она шагала по ковру из сухих листьев, ветер трепал ее одежду и путал волосы. На подъездной дорожке у дома Мэтта стояли две машины. Элинор открыла дверь и чуть не столкнулась с Мартой.
Поверх ее растрепанной седой головы Элинор спросила стоящего рядом соседа с непроницаемым лицом:
— Как это случилось?
Он качнул головой.
— Мы думаем, что у него был клиент, потому что на столе Мэтта разложены бумаги. В любом случае похоже, что, когда клиент ушел, Мэтт закрыл дверь и пошел назад в спальню. Тут-то и случился удар.
Элинор взглянула в сторону холла на дверь маленького кабинета, где прибиралась жена соседа, раскладывая по ящикам и коробкам бумаги и вещи. Жена Мэтта вздохнула и сказала с отчаянием:
— Мне не следовало бы оставлять его одного. Но он сказал, чтобы я не беспокоилась, поскольку это простуда.
— Марта, вы
Элинор вместе с женой соседа отвела убитую горем женщину в кровать и дала ей валиум с теплым молоком.
Осторожно прикрыв за собой дверь, соседка сказала:
— У него точно был клиент. Я видела фургон, который отъехал от дома, а Мэтт помахал ему вслед. Но тогда с ним все было в порядке.
Элинор кивнула. В глазах щипало, а все тело болело.
«Только не Мэтт. Это не могло случиться с Мэттом. И не так скоро после Джулии».
Глупая мысль. Джулия тут ни при чем. Ей следует взять себя в руки, а то ей будет еще хуже, чем Марте.
Они прошли в чистенькую зеленую с белым кухню, где пили кофе двое других соседей. И все бессознательно прислушивались в ожидании шума мотора на подъездной дорожке.
Машина подъехала около половины одиннадцатого. Дочь Мэтта торопливо вошла в дом в сопровождении мужа, двоих внуков Мэтта и священника. Элинор тактично ретировалась.
Но снова оказавшись в одиночестве во мраке ночи, где даже луна не светила, она пошла медленно, шаркая по безлюдным тротуарам, сунув руки глубоко в накладные карманы.
Она испугалась, что жизнь, которая долгие годы текла без перемен и потрясений, внезапно повернула на сто восемьдесят градусов, что не просто пугало ее, а вселяло ужас.
Элинор остановилась на дорожке перед домом Джулии, который со своими покрытыми мелом стенами и башенками теперь казался ей похожим на замок с привидениями.
А когда-то в благословенные времена он стал ее домом. Ее родным домом. А что теперь? И даже если все осталось по-прежнему, то надолго ли?
Элинор устало обошла дом, сняла мокасины, чтобы ее шаги не издавали звонкого стаккато на изношенных бетонных плитках, поднялась по ступенькам и вошла в теплую кухню. В подвале гудела отопительная система, раньше этот звук был для нее символом уюта, а теперь ей казалось, что какой-то чужак беспрестанно и тревожно стучит в барабан.
Что за чушь! Ей надо взять себя в руки.
Она не хочет больше кофе; она чувствовала себя слишком разбитой.
Пурпурная корова стояла там, где Элинор оставила ее, — у телефона, безобразная до великолепия, неуклюжая пародия.
Элинор взяла ее и пробормотала:
— Ты и я, детка. — И пошла в постель.
День, наставший после бессонной ночи, был не лучше, и все печальные эмоции этого дня распространились на последующую неделю.
Обязательства, связанные с похоронами Мэтта, оказались бесконечными. Тони выразил свои соболезнования и прислал массу цветов, но сам не приехал.