Рассвет на закате
Шрифт:
Она просто ничего не понимала.
Ну ладно. Позже она подумает над этим. А теперь в ее списке значился визит к Марте Логан.
После пары чашек кофе и потока новостей, который обрушила на нее Марта, Элинор сунула в сумку пакет с бумагами, который дала ей хозяйка. Она не поинтересовалась его содержимым и пошла к двери. Было уже почти шесть. Обещав наведаться еще, и скоро, она села в машину, помахала Марте, выглянувшей из полутемного окна, и некоторое время прогревала мотор. А снег сыпал все гуще и гуще. Несколько лодок, сложенных на берегу возле высокой
Выехав на улицу, она обогнула угол и миновала полквартала.
Тут она вспомнила о горючем, потому что бак опустел.
— Проклятье! — сказала она в раздражении.
Это была ее ошибка. Она сама забыла. Ну ладно. Всего в трех кварталах отсюда был ее дом, где находились более подходящая для снега обувь и телефон.
Подогнав «шевроле» к заснеженной бровке, она вытащила ключи, закрыла дверцы и, съежившись, припустила по снегу. Пятью минутами позже она, спотыкаясь об окаменевшие и покрытые льдом кочки в саду, пробежав через пару мостков, столкнувшись с переполненным мусорным баком и почти потеряв одну туфлю в сугробе, пыхтя и сопя, наконец добралась до своей кухонной двери.
Или эта дверь вместе с домом принадлежит Тони? Как бы то ни было, в данный момент семантика ее не интересовала, ей только и надо было, что присесть.
Элинор открыла дверь и с наслаждением вступила в благословенное тепло. Ее ноги и уши заледенели. Сердце отчаянно билось в груди.
«Немолодым дамам не следует совершать такого рода путешествия», — иронично подумала она и уселась на бентвудовский стул, чтобы выровнять дыхание. Она запыхалась, а снег, попавший на ее голову, начал таять, и холодные капли побежали по ее волосам и носу. Элинор оставила промокшие туфли у входа и теперь с досадой на них смотрела. Они прекрасно подходили для походов в оперу, но совершенно не были рассчитаны на холода. Ей следовало в первую очередь приехать домой и переодеться.
Оставив в покое туфли, она принялась массировать замерзшие ступни ледяной рукой, но не смогла согреть их. Будет лучше, если она поднимется к себе, переоденется в сухую одежду и после позвонит в магазин. А то Бен будет волноваться.
Она устало прошла через холл, и, хотя она думала, что там будет темнее из-за снега, налипшего на оконные стекла, оказалось, что люстра горит во всю мощь.
Ну и ну! Наверное, Джилл не взяла на себя труд выключить свет.
Еще лучше, что она скоро скажет Джилл единственные слова. Это — «до свидания».
Шлепая по холодному кафелю, она подошла к телефону и набрала номер магазина.
Молчание. Она еще раз набрала номер. Без результата. Проклятье! Линии отключились.
Она вспомнила, что, когда выпадал сильный снег, оставалась связь только в суде, потому что там кабель был проложен под землей.
Ей необходимо поскорей идти, потому что Бен может и полицию поднять на ноги и будут ее искать в каждом сугробе.
Она поднялась по лестнице, включила свет в своей комнате, задернула шторы, и еловые ветви превратились в танцующих призраков на фоне
«Может быть, — подумала она, — я больше не вернусь сюда сегодня».
Они часто ночевали в магазине, потому что когда начиналась реставрация мебели, то надо было наносить новый слой лака каждые три часа или плохая погода влияла на работу печи, а от перепада температур могла пострадать старая мебель и так далее. На складе стояла отличная удобная кровать, была целая куча пледов и одеял.
Наконец ее дыхание выровнялось, а тело согрелось, и Элинор положила пальто поближе к печи, чтобы оно просохло, а сама надела теплую куртку с капюшоном. Ну что же, она почти готова отправляться, вот только ночную рубашку оставила в ванной, где утром принимала душ.
Пройдя в холл, она обнаружила, что здесь тоже горит свет. И конечно же, его никто не гасил в течение всего дня. Черт возьми!
Оставив сумку у двери, она подумала: «Что же еще я забыла?»
Она окинула спальню внимательным взглядом, перебирая в уме необходимые вещи, как, например, чистое белье, одежда на завтра, коробка с косметикой — немолодой даме лучше иметь при себе коробку с косметикой, запасные туфли и халат.
Все здесь. Но что-то она забыла. Что-то запало в ее подсознании, словно легкая паутина. Что же это такое?
Она в напряжении замерла. Тилли! Ее не было на ночном столике. Да кому в мире может понадобиться пурпурная корова? Она знала, кому — Джилл.
Джилл, которая пренебрежительно отозвалась о стуле «королева Анна», которая не поняла прелести белтеровского дивана, которая насмехалась над Луи Тиффани — только Джилл могла понравиться пурпурная корова.
Но корова не принадлежит ей, хотя она и имеет повод подумать обратное. Корова принадлежала Элинор. А что если Джилл пришло в голову скрыться с бедной Тилли? Этого не может быть.
Элинор решила пойти в комнату Джилл и, пройдя через холл, распахнула дверь.
Она совершила ошибку. Надо прежде думать. Но было слишком поздно.
Свет из холла упал на кровать в стиле ампир, и все стало совершенно ясно. Когда Тони Мондейн говорил о том, что они с Джилл намерены бурно отпраздновать сделку, он не уточнял, каким образом они будут это делать.
Она увидела два совершенно обнаженных тела, сплетенные руки и ноги. При ее появлении Джилл взвизгнула от испуга, а Тони взревел:
— Какого черта…
Свет, который омыл каждый изгиб, каждую линию обнаженных тел, выхватил из темноты красную глазурь керамической коровы.
— Мне кажется, это мое, — сказала приветливо Элинор.
Сунув Тилли под мышку, она пошла назад, приостановившись у двери, чтобы бесшумно закрыть ее за собой.
Последнее, что она увидела, был открытый рот Джилл, словно у рыбы, вытащенной из воды, и застывшее лицо Тони Мондейна.
«Я даже не извинилась, — подумала Элинор, спускаясь по ступенькам. — Где мои манеры?»