Рассвет на закате
Шрифт:
Бумаги Мэтта, о которых он говорил, — это, наверное, конверт, данный ей Мартой, и он сейчас лежит в ее сумке. Почему она не распечатала его?
Но что случилось бы, если бы она его распечатала? Магазин не принадлежал бы Джилл Бонфорд.
Джилл Бонфорд здесь не хозяйка. Это хорошо. И по поводу отношения Бентона к Джилл сомнений не возникает. Так что Тони напрасно расточал свой шарм, хотя ей думается, что особенно много он не старался.
Но что бы там ни происходило с Тони, его ожидает неприятный сюрприз.
А вот она опять осталась без работы. Опять.
Да еще этот псевдо-Пикассо. Она и представить себе не могла, что будет использовать его против Тони, чтобы получить работу. Слишком много она переняла от Джулии, чтобы опуститься до этого. Нет, Пикассо — это проблема только Тони.
«И она существует у него уже некоторое время», — подумала она без всякого сочувствия.
А воспоминание о Тони в постели с Джилл вернуло ее к тоскливым мыслям о теплом, жадном теле Бентона, прижавшегося к ней, и она заставила себя подавить это чувство, иначе, без всякого сомнения, она побежит назад в рабочую комнату, скажет все, что он хочет, сделает все, лишь бы вновь оказаться в его объятиях.
Нет, надо держать себя в руках.
Ее била дрожь от холода и от напряжения. Плетеный диванчик слегка потрескивал, и она до боли сжала челюсти, чтобы зубы не стучали.
Внезапно она почувствовала легкое прикосновение к своим ногам. Это Томасин спрыгнул откуда-то сверху. Он переместился по ее скрюченному телу, прислонился своей мохнатой усатой мордочкой к ее щеке и вопросительно мяукнул.
Она приподняла плед и пустила его под одеяло. Он прижался к ней, и Элинор обняла его мягкое теплое тельце озябшими руками.
Глухо, словно из далекого края, до нее донесся бой часов. Куранты на здании суда пробили три.
До утра оставалась целая вечность. Если, конечно, утро настанет. Если ей удастся дожить до утра и не заработать двустороннее воспаление легких. Она поняла, что статистика смертности от разбитого сердца очень низка.
Тут ей в нос ударил давно знакомый запах. Дым.
Бентон курил.
Значит, он тоже не спит.
Помимо воли ей вспомнился другой день, другое место. Он возник перед ней и сказал: «Надо поговорить. Наденьте на себя побольше одежды».
Но на этот раз все будет не так. Он не придет. Теперь все изменилось. Он слишком туп, чтобы понять, что неправ. А она слишком горда, чтобы объясняться.
Она должна быть гордой. Больше ей ничего не остается.
Шаги.
Он ходит туда-сюда.
Отрывочные слова, слова нетерпения. Пришел Чарли и попросился на улицу.
Она четко представила себе эту картину. И услышала ворчание: «Давай быстрей, черт возьми!»
Опять хождение из угла в угол.
И снова тишина.
У нее даже уши заболели от напряжения.
И вдруг с внезапным гневом она спрятала голову под одеяло и прижалась щекой к кошачьему
Маленький обиженный ребенок в ожидании того, что он придет.
Ну что ж, прости, малыш. Он не придет.
Даже из-под одеяла она услышала шум. Шорох одежды.
Бентон одевается. Почему?
Она поняла, почему: раздался звук открываемой двери, а затем она захлопнулась. Бентон ушел.
Он действительно ушел.
Элинор показалось, что она слышит шум отъезжающего «пикапа». Она была уверена, что это так… но уже не имело значения для нее. Больше не имело.
Она снова осталась одна Вот что было важно.
Часы пробили четыре. Затем пять.
Ветер на улице утих, снег падал бесшумно, и ей казалось, что магазин похож на душную, облепленную тиной раковину. Элинор полностью была отрезана от остального мира, от людей, уютно прижавшихся к своим любимым в своих домах.
А вот она скрючилась на неудобной кушетке в комнате, наполненной тенями, прижавшись к спящему коту весом в двадцать фунтов.
Она этого не заслуживает. Нисколько не заслуживает. Она не сделала ничего плохого. Так куда же, черт возьми, подевались ее чувство собственного достоинства, ее гордость и стремление к независимости?
Да к черту все это! Она пережила смерть Бобби и Джулии, и ей еще много предстоит пережить до конца своих дней.
Нужно справиться с обстоятельствами еще раз.
Элинор опустила босую ногу на холодную поверхность мягкой дорожки и встала. Обернувшись старым пледом и прижимая к себе пушистого Томасина, Элинор прошлепала обратно в теплую ярко освещенную рабочую комнату.
Спальные мешки исчезли. Потрескавшийся деревянный пол был влажным в том месте, где стояли ботинки. В воздухе стоял запах табачного дыма, а пепельница была переполнена выкуренными, смятыми и раскрошенными сигаретами.
Хорошо. Она знает, что Бентон ушел, ушел от нее в такую минуту. Если допустить, что они снова встретятся, то как они будут разговаривать друг с другом?
Какая там к черту может быть жизнь с мужчиной, который не в состоянии тебя выслушать?! Ей это не нужно.
У нее и так уже достаточно проблем.
Так что пусть Бент сам разбирается со своими делами. Он может даже — и тут на ее губах заиграла ироничная усмешка — продать все Тони. Если, конечно, Тони по-прежнему желает купить магазин.
Элинор протянула руку за сумкой и стала в ней рыться, чтобы достать документы о партнерстве. Она оставит их на столе, и его удар не попадет в цель.
Тут-то она и заметила конверт, лежащий рядом с Пикассо. Она взяла его, не в силах успокоить биение своего глупого сердца, и прочла: «Скажи своему дружку, что тот, кто делал копию, забыл о линии под подписью. На картине на даче линия была».