Рассвет на закате
Шрифт:
— Назовите это… — Элинор помялась, — назовите это страховкой. Это могло бы поддержать вас, пока вы… пока вы не устроитесь с жильем. Я уверена, что вам стоит иметь дело с Тони, он поможет. У него самые разнообразные связи, особенно в Сент-Луисе. Почему бы вам не попытать счастья там?
— Хорошо, — сказала Джилл Бонфорд и улыбнулась Тони Мондейну. — Может быть, так я и сделаю. — Она надела кольцо на гибкий пальчик, украшенный ярким блестящим маникюром. Затем, переложив картину под другую руку, она растопырила пальцы и залюбовалась разноцветными искрами драгоценных камней. — Хорошо. Раз уж вы оба повели себя
— Нет, — одновременно сказали Элинор и Бентон. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись, словно озорные дети.
Тони Мондейн холодно сказал:
— Спасибо тебе, Господи, за твои маленькие милости. Хорошо. Вы выиграли. Я присмотрю за этим капризным ребенком, по крайней мере, первое время. Предполагаю, вы думаете, что я этого вполне заслуживаю.
— Скажем так, — тихо обронила Элинор, — вы стоите друг друга.
Она стояла рядом с Бентоном и чувствовала его, теплого и надежного.
Тони запахнул ворот своего пальто и дернул почти примерзшую дверь.
Снег наконец прошел. Розовые и перламутровые лучи утреннего солнца осветили сугробы в проулке. Черные скворцы, нахохлившись, сидели на ветках ив. По направлению к магазину одежды проехал фургон.
Жизнь продолжалась.
Тони поежился и сказал Джилл:
— Ступайте, дитя мое.
Джилл вздрогнула и сказала:
— Бррр!
Тони двинулся с места. Затем остановился.
Он оглянулся на двоих, оставшихся у стола, — огромного мужчину и женщину со спокойными голубыми глазами под короткой мягкой седой челкой. Его лицо скривилось, и он покачал головой и сказал:
— Не верю тому, что происходит со мной. — И затем, словно эти слова вырвались сами собой, он сказал: — А я мог бы полюбить вас.
Элинор улыбнулась и тихо ответила:
— А я не могла бы. — Их взгляды скрестились. И, повинуясь импульсу, она сказала: — Но все-таки удачи вам с «Сотбис»!
Элинор пожелала этого искренне, и он знал это. Он слегка взмахнул рукой, хлопнул дверью и исчез.
Двое оставшихся в комнате посмотрели друг на друга.
Бентон протянул руку и выключил лампу на столе. Слабые лучи утреннего солнца, проникнув сквозь занесенные снегом оконные стекла, коснулись медовой лакировки уэлшевского буфета, зеленых драконов на сиденье китайского фарфорового табурета и кричащего пурпура керамической коровы, по-прежнему издававшей свое молчаливое «му» с крышки стола.
Но Бентон не смотрел на корову. Он смотрел на Элинор, с печального лица которой давным-давно сошел румянец юности, оставив нежные мягкие линии зрелой женщины.
Он сказал ей тихо и нежно:
— Я не хочу становиться врагом ему. И надеюсь, не стал им.
Элинор качнула головой:
— Все в порядке… Тони умеет вовремя отступать. Я надеюсь, что в этой истории с подделкой он не зашел настолько далеко, что не сможет выкрутиться. Это могло бы разорить его и это отразилось бы на нас всех, ведь он имеет огромный вес в среде антикваров.
— Отразилось бы на всех?
— Да. На владельцах маленьких магазинов. Как «Антиквариат Бонфорд».
— Не имеешь ли ты в виду, что будешь по-прежнему с ним сотрудничать, что он вернется сюда когда-нибудь?
— Конечно, он вернется.
— Но будет намного лучше, если он не станет совать свой нос в твой
Лицо Бентона было грозным. Элинор вздохнула.
— Мальчишка, — сказала она. — А еще говорил, что понял, что живет в двадцатом веке.
Бентон еще сильнее нахмурился:
— Я и так уже зашел слишком далеко.
— Так сделай еще один шаг.
— Все-таки он мне очень не нравится. Кошмарный наглец.
— А вот это меня не пугает. Бентон, антикварный бизнес — это бизнес, как и любой другой. Ты берешь у компаньона то, что тебе нужно, и остальное тебя не интересует. Так Тони и поступает. Этому же училась я. Я буду покупать вещи даже у Марвина Коулса, если у него будет что-то, что меня заинтересует. — Его лицо не изменилось. И внезапно Элинор рассмеялась: — О, Бентон, какая интересная жизнь у нас впереди. Послушай, я упустила столько возможностей, отказавшись от Тони Мондейна. А ты только успел появиться, как через неделю я уже упала в твои руки, словно созревшее яблоко. Тебе это ни о чем не говорит?
Теперь настала его очередь рассмеяться. Смех был раскатистым, грудным.
— Это говорит мне о том, что я встретил женщину, выросшую в городе.
Он продолжал улыбаться, и она собралась с духом.
— Бент, я должна сказать тебе кое-что еще.
— Если только кое-что еще не будет касаться Мондейна. С меня хватит разговоров о нем.
— Нет. Только тебя и меня.
— Начало хорошее. Я — за.
Бентон протянул ей руки. Она уклонилась и толкнула его в кресло. Оно хрустнуло, но выдержало. Сама она уселась на китайский табурет.
— Ты сказал, что хочешь купить ферму Крейнов. И позволить мне заниматься магазином.
— Правильно.
— Но Джилл сказала, что потратила деньги, вырученные за ферму.
— Она потратила только то, что смогла получить. А большая часть осталась. К тому же мой адвокат говорит, что я могу выдвинуть иск. Но я не думаю, что хочу получить обратно Пикассо, и я чертовски уверен, что мне не нужно кольцо. По крайней мере, не Мондейна. — Бентон улыбнулся.
Но Элинор была серьезна.
— Я уже говорила тебе, что у меня куча долгов. Меня выбили из колеи медицинские счета Бобби.
— Мы оплатим их.
— Нет, нет, счета мои. Это моя ответственность.
— Элинор, разве ты не знаешь, что, когда людей венчают в церкви, их напутствуют словами «чтобы жили вы вместе в горе и радости…»
— Бент, да ты едва меня знаешь, если не считать библейского смысла. — Элинор зарделась, и он нашел это очаровательным.
Он тихо продолжил:
— Нам предстоит научиться делить горе и радость. Всему свое время. Мы справимся. Ты забыла одно важное слово, Элинор. Я ведь сказал тебе, что мы — партнеры. — Он не отрывал глаз от нее, и, казалось, его взгляд можно потрогать. — У меня было время поразмыслить о своей жизни, Элинор, — сказал он, — когда я топал по снегу и пытался забыть о застывших ногах. Я понял, чего мне не хватало прежде. Джилл не была моим партнером — она была моей забавой и моей ошибкой. А мне надо разделить то, что я имею, с кем-нибудь. Ты можешь научиться любить моих коров с их нежной бархатной шкурой и шелест кукурузы, колосящейся зелеными рядами под солнцем, а я научусь любоваться полировкой старого уэлшевского буфета и любить комоды, которым уже две сотни лет. Может быть, и мы проживем так же долго.