Рассвет над океаном
Шрифт:
О чём ещё ты не догадывалась, Паркер, за годы, проведённые в Центре?
Чистильщики синхронно делают шаг вперёд, намереваясь взять меня под руки. Не хватало ещё, чтобы они ко мне прикасались!
— Спокойно, парни, я не собираюсь сбегать!
— Покажите ей дорогу! — скрипит со своего места Рейнс.
Один из чистильщиков почётным караулом выступает по коридору впереди меня, другой — позади. Миновав три закрытых двери, мы входим в четвёртую. Я никогда не была в этой части лабораторного крыла. О её существовании я тоже не знала! Довольно унылый холл с низким потолком, чёрное ковровое покрытие,
— Хорошо, мистер Рейнс, я сам ей займусь, — произносит он в трубку, отключается и смотрит на меня. — Добрый вечер, дорогая мисс Паркер! Не имел удовольствия общаться с вами раньше.
Меня трясёт от слабости и от страха, но, надеюсь, я хорошо это скрываю.
— Вечер пятницы я обычно провожу в другом месте. Так что нынешний вряд ли можно назвать добрым.
— Сегодня — простите великодушно! — вам придётся изменить своим привычкам. Извольте пройти вон туда, — он машет рукой в сторону одного из блоков. — Вашу охрану можно отпустить, здесь вам ничто не угрожает!
И меленько смеётся. Какой мерзкий голос у этого человека! Визгливый и ломкий, с неприятным незнакомым акцентом. «Доктор Глен Салливан», — читаю я на бейджике, когда он подходит ко мне. Изредка я видела его в галереях Центра и на общих совещаниях, но никогда к нему не присматривалась. Люди в белых халатах меня не интересовали. Лучше бы не присматривалась и дальше! Возраст — около пятидесяти. Коротко стриженые седые волосы с проплешиной, колючие близко посаженные чёрные глазки, крупный нос крючком, влажные красные губы, срезанный подбородок. Кадыкастая шея, по-страусиному вытянутая вперёд, сутулые плечи, узловатые пальцы. Совершает те же самые приготовления, что и Джарод сегодня утром. Отворачиваюсь, чтобы не видеть суетливых движений.
Джарод. Горячая и пряная, как глинтвейн, смесь тревоги и нежности…
Потом, Паркер, ты подумаешь о нём потом — когда не нужно будет скрывать эмоции!
— Будьте добры, сядьте на этот стул и дайте мне вашу дивную ручку, мисс Паркер!
Доктор Салливан берёт меня за запястье.
— О, да вы вся горите, моя красавица! А пульс — как у девочки, которую впервые поцеловали! Вы взволнованы? Неужели я вам нравлюсь?
От него остро пахнет ацетоном и потом.
— Меня от вас тошнит, — демонстративно морщусь и прикрываюсь ладонью.
Он опять заходится смехом.
— О вашей любезности, мисс Паркер, в Центре ходят легенды!
Моя кровь, льющаяся в пробирку. Когда я видела это в прошлый раз, мне казалось, дно достигнуто, хуже уже не будет. А может, и правда, не будет? Может, меня сейчас отпустят? И я снова встречу рассвет на «Надежде», вместе с тем, кто…
Потом, Паркер, потом!
Тебя не отпустят. Не для того тебя привели сюда в сопровождении чистильщиков, чтобы сразу же отпустить.
Я вообще не понимаю, что происходит. Мистер Рейнс хочет немедленно проверить, от него ли родила моя мама? Зачем такая спешка? Почему нельзя было подождать
— Ну-ну, не притворяйтесь, что вы боитесь крови, я всё равно не поверю!
Опускает пробирку в штатив и встаёт.
— Вам сейчас не помешали бы таблетка аспирина, чашка чаю и тёплая постель. Простите, что не могу предложить ни того, ни другого, ни третьего. Но диваны для посетителей — в вашем полном распоряжении.
Доктор Салливан уходит, оставляя меня запертой в душном сером холле. Ложусь на ближайший диван и понимаю, что уже с него не встану. Меня словно придавило бетонной плитой. Предыдущие полчаса я продержалась на адреналине, который выплеснуло в сосуды полученное от Сидни известие.
Диван слишком короткий и слишком узкий. Поджимаю ноги и обхватываю себя за плечи, представляя объятия любимых рук. А Джарод сейчас возвращается в Бетани Бич. Наверное, он чувствует себя совершенно счастливым. Я бы тоже была сейчас совершенно счастлива, если бы вовремя удержала язык за зубами! Твержу, как заклинание: «Может, всё обойдётся! Может, меня отпустят!» Вдруг донором для мамы всё-таки был Рейнс? Мы не будем выяснять, кто настоящий отец Джарода и кто такой, на самом деле, Лайл! Мы просто исчезнем. Дайте нам просто исчезнуть, ваши тайны нам больше не нужны…
Солнце в зените, ярко-синее небо, ярко-синее море, ослепительно-белый песок. Я иду прочь от воды. Песок горячий и очень мелкий, я вязну в нём и с трудом сохраняю равновесие. Ветер, вначале слабый, усиливается, вздымает песчаные вихри. Песчинки колют глаза, забиваются в нос и в уши. Пытаюсь заслониться руками, но ветер дует как будто со всех сторон. Навстречу, так же заслоняясь руками, идёт женщина в кроваво-красном старомодном купальнике. Мы похожи с ней, как две капли воды! «Мама!» — кричу я сквозь ветер. Песок попадает в рот, скрипит на зубах, раздирает горло. Становится трудно дышать. «Ты мне не дочь, Мия!» — спокойно произносит женщина, поравнявшись со мной. «Мама!» — повторяю я ей в спину. И вдруг понимаю, что эта женщина — не мама, а я сама.
— Нет, и не мистер Паркер, я проверил, — раздаётся совсем близко блеянье Глена Салливана.
— В одном сомневаться не приходится, достаточно на неё взглянуть: её мать — шлюха Кэтрин Джемисон, — отзывается мистер Рейнс.
С меня моментально слетают остатки сна.
— Ублюдок, как ты назвал маму?!
Вскакиваю, намереваясь дать ему пощёчину, и тут же оказываюсь на полу. В ушах шумит, перед глазами колышется жёлто-зелёная пелена.
— Похоже, у неё обморок, — подаёт голос Лайл.
— Куда её теперь? — интересуется приторный доктор.
— Разумеется, на шестнадцатый, в клинику, — постановляет главный.
Я слышу, как поскрипывает, удаляясь, инвалидное кресло. Когда пелена рассеивается, Рейнса здесь уже нет. Принять вертикальное положение я не могу. Мне в жизни не было так скверно! Лайл и Салливан, не церемонясь, поднимают меня на ноги. Кто-то из них забирает мой пистолет. Почти несут меня петляющими длинными коридорами. Спускаются в неизвестных мне доселе лифтах. Отпирают бесчисленные замысловатые замки. И, наконец, оставляют одну в крошечной комнатушке без окон.