Рассвет над океаном
Шрифт:
Звон в голове, фейерверк перед глазами, вкус крови во рту. Ударил меня в ответ?
— Я не сторонник сексистского принципа не бить женщин, Сорок Третья, ты не знала? — и добавил, поигрывая наручниками: — Так и думал, что они мне пригодятся.
— Только попробуй!
— Позвать санитаров?
— Зови, ублюдок! У них возникнет много вопросов…
— Каких вопросов, детка? Никто из них в глаза не видел мисс Паркер. Для них ты — одна из пациенток клиники, а пациенты тут… разные. Давай же, будь паинькой!
Локти, заломленные за спину. Наручники. Болезненный укол в шею.
Потом Лайл ждал чего-то, стоя напротив меня и улыбаясь разбитыми мною губами. Голова закружилась, сердце заколотилось, как после хорошей дозы кофеина. Свет ярче, запахи острей… что это?
Полутёмный узкий коридор в переплетеньях труб и проводов — он был таким же, когда меня сюда привели? Я тогда ничего не замечала вокруг. Запах канализации и ещё какой-то дряни. Крыса, прыснувшая под ноги. Пол, идущий под уклон, крутые разрушенные ступени. Усиливающаяся вонь. «Шевелись, Сорок Третья, шевелись!» Массивная дверь с облупившейся краской, отъезжающая в сторону. Нестерпимый смрад — как ещё один удар по лицу! «Так что там насчёт сотрудничества? Не передумала?» Я задержала дыхание, и дверь с грохотом захлопнулась у меня за спиной.
Нет, мама, нет! Я ничего не рассказала! Я кричала, и плакала, и колотила ногами в дверь, и просила меня выпустить. Инстинкт самосохранения — кричал, плакал, колотил и просил. Я не могла поверить, что Лайл решил утопить меня в этом отстойнике, и сопротивлялась, сколько могла. Но я ничего не рассказала! Чёрная жижа, жирно поблёскивающая в свете единственной лампочки. Целый бассейн зловонной чёрной жижи! Она запузырилась и хлынула через край. Я тут же оказалась в ней по щиколотки, поскользнулась на комковатом и склизком, упала на бок, увидела её вблизи. Тогда меня первый раз вырвало. Попыталась встать, но ступенька подо мной исчезла, и меня потянуло вниз, в смрадную булькающую глубину…
Когда я пришла в себя? В тот момент, когда твоя рука коснулась моего лба? Я вдруг поняла, что сижу на сухой поверхности и в сухой одежде, и открыла глаза.
Серые стены, жёлтый свет моей камеры. Лайл, развалившийся на стуле, со странной смесью удовольствия и брезгливости во взгляде. Меня снова вырвало, кислым и горьким.
— Ну как, Сорок Третья? — ухмыльнулся он. — Где была, что видела? Ты очень громко выражала эмоции!
— Ты псих, — похоже, я сорвала голос.
— Я псих?! Это была твоя фантазия, порождение твоего мозга. Но, чтобы тебя не разочаровать, в следующий раз я подберу другой галлюциноген и стану режиссёром твоего кошмара. Приведи себя в порядок, и мы продолжим разговор.
Не помню, как он снял с меня наручники и ушёл. Помню, как, рыдая, отстирывала под краном одежду и всё никак не могла отмыться от рвотного запаха и омерзения, выворачивающего меня наизнанку.
Опять поднялась температура. Пластом лежу на постели и пытаюсь сопротивляться тошнотворному бреду.
— Привет, малышка! Соскучилась?
Лайл. Перекатывается с пятки на носок, заложив руки за лацканы пиджака.
— Неужели ты и теперь не признаешься, кто провёл для тебя экспертизу?
Отворачиваюсь, не говоря ни слова.
— Не понимаю твоего упрямства. Казалось бы, в чём проблема — ответить на один-единственный вопрос, и… О! Есть идея! Тебе здесь понравилось! А наркотические видения — именно то, чего тебе не хватало для полноты жизни.
Хочет сказать что-то ещё, но тут раздаётся скрип колёс, предвещая появление мистера Рейнса, и сам он возникает на пороге.
— По-моему, я был слишком мягок с ней, папа.
— Она действительно не отдавала в лабораторию свою кровь, — сипит тот. — Среди образцов, с которыми там работали на этой неделе, её генетического материала не было. Но кое-что крайне интересное обнаружилось в панели, полученной от Сидни.
О господи, Сидни! Всё обрывается у меня внутри. Я его подставила!
— Помимо прочего, он заказал определение степени родства для двух неназванных субъектов, — косясь на меня, продолжает Рейнс. — Выяснилось, что один из них — это ты, а второй — кто бы мог подумать! — наш приятель Джарод. С чего вдруг Сидни интересоваться, не родственники ли вы двое?
— Полагаю, нужно спросить у Сидни, — говорит Лайл, приподнимая брови.
— У него уже спрашивают. Но он молчит. Пока молчит.
— Оставьте Сидни в покое! — не выдерживаю я. — Он ничего не знал! Это я попросила его договориться об экспертизе!
33. Джарод. 16 апреля, вторник, вторая половина дня
В сводках ФБР — вот где я видел недавно фотографию доктора! Под заголовком «Разыскивается!» его лицо — лицо подлеца и труса — смотрелось как нельзя лучше. Теперь оно внушало мне надежду: с такими людьми, если рыльце у них в пушку, договориться несложно. И я разыскал досье моего будущего сообщника — он оказался популярной персоной, о встрече с ним мечтает не только ФБР, но и Интерпол, и канадская криминальная служба.
Настоящее имя — Маноле Чицу. Родился в сорок шестом, в Бухаресте, в семье врача. Закончил медицинский университет «Карол Давила», специализировался в акушерстве. Несколько лет проработал в родильном отделении одной из Бухарестских клиник, откуда был изгнан со скандалом в семьдесят шестом. Заявив, что причина скандала — его высказывания о Чаушеску, попросил политического убежища в Австрии; просьбу удовлетворили. Два года провёл на медицинском факультете Венского университета, где подавал надежды как учёный, но откуда вынужден был уволиться из-за «расхождения во взглядах с университетским научным сообществом». В это же время стало известно, что скандал в Бухаресте был связан вовсе не с политикой, а с подозрительными смертями новорождённых. В семьдесят девятом появился в Эдинбурге, в качестве практикующего врача в Центре здоровья и репродукции, но звали его теперь Мариус Попеску. Впервые получил официальное обвинение — в умышленном причинении вреда здоровью: его пациентки принимали некие нелицензированные средства, что приводило к выкидышам и бесплодию. Скрылся от правосудия, в следующий раз возник в восемьдесят пятом, в австралийском университете Монаш. Там носил имя Адам Варга и вновь считался перспективным исследователем, однако, вновь был уволен — за попытки создавать человеческие эмбрионы в экспериментальных целях. В восемьдесят девятом всплыл в Канаде как Станислас Бариль. Работал в клинике, откуда — вот чудеса! — ушёл по собственному желанию, чтобы перебраться в Штаты. Новое место работы — медицинский центр в Батон-Руже (Луизиана) — покинул, спасаясь от обвинения в умышленных убийствах пациентов-инвалидов. В последний раз неугомонный доктор — теперь Аллан Уэб — напомнил о себе в девяносто шестом в бостонской Клинике репродукции, где снова взялся за свои шотландские делишки и за эксперименты с эмбрионами. Исчез в девяносто девятом после смерти одной из своих пациенток.
«Я решаю, кому жить, кому умирать!» — невольно вспомнилось мне, когда я читал эту мрачную хронику. Я был удовлетворён: тот, кого нынче зовут Глен Салливан, идеально подходит для моих целей. Но тревога, как ни старался я её контролировать, опять накрыла меня с головой. Чем этот убийца-экспериментатор занимается в Центре? Для чего его приставили к Мие? Догадки, слишком страшные, чтобы их формулировать, напрашивались сами собой.
Архив записей видеонаблюдения пригодился мне ещё раз. С его помощью я узнал, что доктор Салливан ведёт ночной образ жизни: приезжает в Центр к обеду и уезжает домой за полночь. Кроме того, стало понятно, что службу безопасности Центра он не интересует — слежки за ним нет. Когда я убедился, что он живёт один и выяснил его домашний адрес и номера телефонов, план действий сложился полностью.