Рассвет пламенеет
Шрифт:
Шли уже второй день. Наконец пришла пора прощаться с морем. Перед началом похода через горные хребты в направлении Горячего Ключа и Краснодара батальон, как сказал Вепрев, «бросил якорь» на ночевку в последнем приморском населенном пункте Джгубге. Никто, собственно, не жалел, что прощается с морем. Надоело слушать раздирающий скрежет прибрежных голышей и крупных камней под яростными набегами волн. От этих звуков голова кружилась. Берег был унылый, а от непрекращающегося шторма щемило сердце. Лена даже иногда закрывала глаза, чтобы не видеть этой мрачной картины. Но ветер рвал и свистел, пронизывая до самых костей. И она невольно ежилась, подавленная всем этим «очарованием» моря. Уже стояла ночь, а на дороге движение не прекращалось, — тьма то и дело прорывалась ярко-желтым светом фар. Гудели и гудели моторы грузовых автомашин, слышались голоса команд, понукающие крики на лошадей. Войска все шли и шли.
— Вепрев! — сказала Лена. — Неужели мы не сможем попасть на ночь куда-нибудь в хату?
Хотелось проникнуть в какой-нибудь дом или хотя бы под крышу, прикорнуть где-нибудь в защищенном от ветра и холода помещении.
— Попробуем, — откликнулся краснофлотец.
В тот дом, возле которого они остановились, уже стучались. Но изнутри никто не отзывался. Черно смотрели окна, а за ними какая-то будто затаенная неподвижность. Вепрев догадывался, что там уже до тесноты набилось солдат из других, раньше пришедших сюда частей. Ему, однако, казалось более справедливым в тесноте быть всем, чем некоторой части людей оставаться в холодную ночь под открытым небом. Размашисто шагнув через канавку, он своим широким лицом прильнул к слезящемуся холодному стеклу, всмотрелся. Ничего не видать.
— Открывайте, иначе снесу вам двери! — закричал он, стуча кулаком в крест рамы. — Эй, полундра, слышите вы там, бычки черноморские?
В темной глубине дома — никакого движения. Только спустя некоторое время вспыхнуло бледное пламя спички да еле заметно проплыли крапинки тлеющих папирос.
— Ну что, послушались они тебя? — насмешливо заметил Серов.
Отойдя от окна, Вепрев вздохнул сокрушенно:
— Их там, точно судаков, набилось!
— Дела наши, Митя… — проговорил Серов. И, помолчав, добавил: — А ветер какой шальной!
В это время Рождественский и сказал, что для двоих ночлег найден, что он и Симонов уступают его женщинам.
Несколькими минутами позже Лена и Магура уже шли за ним к долгожданному пристанищу. Тамара Сергеевна была покрепче Лены, но и она устала, и ее походка стала грузной. Она первой поднялась на крылечко и вошла в небольшую комнату.
— Ну, вот и пришли, — сказал Рождественский.
Лена присела в плетеное кресло к столу, поставила на белую тесовую доску локти и подперла руками подбородок. Перед ее глазами все еще словно струился влажный сгущенный воздух, и в нем на лету таяли мокрые снежинки, как это было весь день в дороге. Но радовало, что больше не долетал шум морского шторма и постепенно переставало шуметь в голове. Все ее измученное тело охватило блаженное оцепенение. Как приятно было посидеть в этой плетенке. От удовольствия она даже зажмурилась на мгновение. А открыв глаза, увидела, как Рождественский выходил из комнаты. Хотелось вскочить, остановить его: не уходи! Но тело ее точно приросло к креслу, и она не двинулась с места. В мыслях только пронеслось: «Опять будет мерзнуть целую ночь!».
— Ну, сегодня и поспим же мы, прямо как дома! — нараспев сказала Тамара Сергеевна. — Только вот топчан занимать нельзя, придется укладываться на полу.
— Большая важность, — не на камнях же, как вчера, а в тепле, — сказала Лена и начала оглядывать комнату. И чем пристальней она всматривалась в каждый уголок, тем сильнее приятно поражалась: помещение по своему расположению — точь-в-точь как ее киевская комнатушка. Вон справа и полочка на стене, и на ней аккуратно расставленные книги. Только не видно стопочкой сложенных тетрадей. Но даже глобус есть, он такой же старенький, но чистенький и блестящий, какой у нее был дома. Правда, на окне нет памятных ей голубеньких занавесок, нет и цветов, а вместо них стоит плохо промытый солдатский котелок и лежит кусок хлеба. Вместо кровати — ничем не прикрытый деревянный топчан, — совсем голый и неуютный. Нет электричества и немилосердно чадит керосиновая лампа.
— Кто здесь хозяин, Тамара Сергеевна? — спросила Лена.
— Не хозяин, а хозяйка. Капитан сказал, что здесь живет военный врач из эвакогоспиталя.
— Так где же она сейчас?
— Ну где же ей еще быть — на дежурстве, наверно.
— Обидно, что в этой комнате какая-то запущенность и необжитость — как бы про себя проговорила Лена. — Похожа на мою киевскую комнату. У нас с мамой и еще одна была, поменьше… Эх, мама, мамочка, жива ли ты, родная моя? — она встала с кресла и отвернулась от Магуры. Затем, наклонившись к окну, горячим лбом она коснулась рамы. С улицы тускло и призрачно глянуло на нее собственное искаженное отражение на стекле, загородившее шумевшие за окном деревья.
— Будем ложиться спать, — оборачиваясь, решительным голосом сказала Лена.
Магура с изумлением посмотрела на нее, на неестественно яркие пятна румянца на красивом лице, на синеватые тени вокруг глаз, словно припухшие губы, сжатые в горькой гримасе.
— Ты не заболела, Леночка? — участливо спросила Тамара Сергеевна.
— Нет, я совершенно здорова, — поспешно сказала та.
— А мне показалось… Или это у тебя что-то другое? Надо бы нам вместе подумать, если так?.. Один ум хорошо, а два лучше.
— Я уже обо всем передумала, с меня хватит. Давайте будем ложиться, а то мне хочется спать.
— Ну что ж, спать так спать, — помедлив, согласилась Тамара Сергеевна. — И то ведь, в самом деле, завтра мы опять будем карабкаться с горы на гору. — Помолчав, добавила: — Будь они прокляты, эти горы — и дорога, и погода такая!.. А ты тоже, словно та погода, все киснешь и киснешь!
— Пройдет, — серьезно сказала Лена. — Это я одолею, поверьте.
Она произнесла эти слова так, словно для нее было безразлично — поверит Магура или не поверит ей. Бодрится и рисуется, — подумала Магура. Но промолчала и начала раздеваться. Скоро обе улеглись, прижавшись друг к дружке спина к спине, чтобы не так зябнуть.
— Значит, ты по-настоящему любила его? — заговорила Тамара Сергеевна, чувствуя, что Лене надо поговорить, что ей так будет легче.
— Так вы догадались об этом? — не сразу спросила девушка. — Ну, что же, теперь скрывать не стану: любила и люблю. Только не подумайте, что я способна пойти на какую-нибудь глупость, — медленно, отделяя слово от слова, добавила она.
Разговор оборвался. А утром Лена проснулась от стука в дверь, проснулась с тупой болью в голове, с чувством, как она выразилась, безобразной слабости во всем теле.
— Опять пошли!.. по этим противным горам?! — был ее первый вопрос к Рождественскому, когда тот вошел в комнату.
— Нет, вначале пойдем по низменности. Горные перевалы начнутся дня через два, — пояснил Рождественский. — Ну, как вам тут спалось?
— Мы-то находились в помещении, а вот как вы коротали ночь? — сказала Магура, не спеша застегивая шинель.
— Переночевал, — уклонился Рождественский от прямого ответа. — Я за вами: идемте завтракать. Скоро уже выступаем, — давайте быстрей, быстрей!