Рассвет
Шрифт:
– Я так хочу научить тебя многому, – шептал он, но в этот момент свет фар другого автомобиля осветил нас и я вскрикнула.
Филип немедленно откинулся назад, а я села, приводя в порядок свою одежду. Мы увидели, что автомобиль остановился очень близко от нас.
– Кто это? – спросила я, не в состоянии скрыть свой страх и поспешно натянула свой свитер.
– А-а… Это всего лишь один парень из нашей бейсбольной команды, – ответил Филип. – Черт бы его побрал. – Из машины его приятеля доносились звуки радио и смех девочек. Итак, в наше любимое местечко произошло вторжение:
– Я думала, что это только твое, особенное место. Я думала, что ты его нашел случайно.
– Да, да, я совершил ошибку, рассказав одному из ребят об этом однажды, а он рассказал еще кому-то.
– В любом случае, Филип, уже поздно, а мама больна… мне нужно вернуться.
– Может быть, мы можем поехать еще куда-нибудь, – он не скрывал разочарования и раздражения, – я знаю другие места.
– Мы приедем как-нибудь в другой раз, – пообещала я и взяла его за руку. – Пожалуйста, отвези меня домой.
– Черт.
Филип завел двигатель машины и выехал прежде, чем его приятели могли бы помешать нам. Они посигналили нам, но мы не обратили на это внимания. Филип быстро вез меня к дому и даже не взглянул на меня.
– Мне следовало сразу ехать сюда, вместо того, чтобы везти тебя за пиццей, – проговорил он почти грубо.
Мы повернули на нашу улицу, но когда подъезжали к дому, я заметила папу и Джимми, спешащих по тротуару к нашему автомобилю. Я тут же пришла в себя.
– Это папа! И Джимми! Куда это они так поздно? – закричала я. Филип поехал быстрее и притормозил рядом, папа уже сидел за рулем.
– Что случилось, папа? – Куда вы едете в такое позднее время.
– К маме, – сказал он. – Только что из больницы позвонили к миссис Джексон. С мамой плохо.
– О, нет! – У меня подкатил комок к горлу, и слезы хлынули из глаз. Я выскочила из машины Филипа и села в папину.
– Я надеюсь, все будет в порядке, – крикнул Филип вдогонку.
Папа только кивнул и тронул с места.
У входа в больницу нас остановил сторож. Я узнала его, он находился в приемной скорой помощи, когда мы привезли туда маму.
– Куда вы все направляетесь? – спросил он резко и так же, как и в первый раз, пристально вгляделся в папу.
– Из больницы только что звонили по поводу моей жены, Салли Джин Лонгчэмп. Меня просили немедленно приехать.
– Подождите минуту, – он, по-прежнему преграждая нам путь рукой, подошел к столу и переговорил с дежурным. – Все в порядке. Проходите. Доктор ждет вас.
Он проводил нас до лифта и наблюдал, как мы входим в него, как-то странно глядя на папу.
Когда мы дошли до дверей отделения интенсивной терапии, папа остановился. Моложавый, рыжеволосый доктор, который обследовал маму в приемной, стоял в сторонке, тихо разговаривая с сестрой. Когда мы появились, они оба обернулись. Я все еще чувствовала комок в горле и закусила нижнюю губу. Глаза молодого доктора были глубокие и темные, глаза старого человека и опытного врача. Он сделал шаг навстречу папе и покачал при этом головой.
– Что… что? – спросил папа.
– Я очень сожалею, – заговорил молодой доктор. Сестра, с которой он разговаривал, присоединилась к нему.
– Мама? – Мой голос сорвался. У меня потекли слезы.
– Ее сердце отказало. Мы делали все, что могли, но ее туберкулез легких зашел слишком далеко… этот штамм… для нее этого было уже слишком много, – добавил он. – Я очень сожалею, мистер Лонгчэмп.
– Моя жена… мертва? – спросил папа, тряся головой, словно отвергая слова доктора. – Она не…
– Миссис Лонгчэмп умерла десять минут назад, сэр, – сказал он.
– Нет! – вскричал Джимми. – Вы лжец, проклятый лжец!
– Джимми, – папа пытался обнять его, но Джимми вырвался.
– Она не умерла! Она не может умереть! Вы увидите, вы увидите, – и он кинулся к дверям отделения.
– Подожди, сынок, – начал было доктор, – ты не можешь…
Джимми рывком распахнул дверь. Ему лучше было бы не входить внутрь. Мамина кровать была пуста, с нее даже сняли матрас. Джимми уставился на нее неверящими глазами.
– Где она? – спросил папа тихо. Я обняла его и прижала к себе. Он держал меня за плечи.
– Мы отнесли ее туда, – доктор указал на дверь в середине коридора.
Папа медленно повернулся. Джимми пошел за ним. На этот раз Джимми не рвался никуда. Он прижался к папе, и мы втроем медленно пошли по коридору. Сестра проводила нас и остановилась возле двери.
Я не могла шевельнуться, я не чувствовала, как дышу. Все было похоже на ночной кошмар, вот-вот могло исчезнуть. Нас здесь нет, надеялась я. Мы не должны входить в эту комнату. Это лишь страшный сон. На самом деле я дома, в постели. Папа и Джимми тоже дома, в постелях.
Но сестра открыла дверь, и в слабо освещенной комнате я увидела маму, лежащую на спине, черные волосы окаймляли ее лицо, руки вытянулись по бокам, ладонями вверх, пальцы сжаты.
– Она умиротворилась, – прошептал папа, – бедная Салли Джин! – Он отошел от каталки.
И тут все во мне сломалось. Я закричала так сильно, как никогда еще не кричала. Мое тело затряслось, и грудь заболела. Папа взял мамину руку и сжал ее в своей.
Ее лицо казалось таким умиротворенным. Больше никакого кашля. Больше никакой борьбы. Когда я присмотрелась к ней, мне показалось, что я вижу легкую улыбку на ее губах. Папа заметил ее тоже и повернулся ко мне.
– Она, должно быть, слышала твое пение, Дон. Перед самой своей смертью она должна была слышать.
Я посмотрела на Джимми. Он тихо плакал, глядя на маму. Слезы катились по его щекам. Что-то еще боролось в нем, чтобы не показать эмоций, но это получалось плохо. От этой борьбы у него кружилась голова. Джимми вытер слезы, повернулся и пошел к двери.
– Джимми, – закричала я, – куда ты?
Он не ответил. Он просто уходил.
– Пусть идет, – сказал папа. – Он должен побыть один. В моей семье все так себя ведут, когда происходит настоящее несчастье. – Он снова взглянул на маму. – До свидания, Салли Джин, я сожалею, что больше не муж тебе, сожалею, что мечты, с которых мы начинали, никогда не воплотились. Может быть, теперь некоторые из них осуществятся.