Рассвет
Шрифт:
Я еле встала, ноги дрожали. Я хотела убежать из ее офиса и исчезнуть из отеля, но куда я могла бы пойти? Куда мне идти? Кто примет меня? Я никогда не знала о родственниках мамы и папы в Джорджии, а они, насколько я знала, даже никогда и не слышали ни обо мне, ни о Джимми или Ферн. «Если я просто сбегу, бабушка пошлет за мной полицию, – подумала я. – Или нет, может быть она обрадуется. Все же она будет вынуждена проинформировать полицию, и я буду очень скоро найдена и возвращена».
Любой человек посчитает меня неблагодарной, неумытой дикой замарашкой, которую нужно воспитывать, сломать и превратить в юную леди. Бабушка будет выглядеть как оскорбленная и любящая глава семейства. Никто не захочет иметь со мной дело, пока я ей не подчинюсь и не стану тем, кем она хочет меня видеть.
Я опустила голову. К кому я могу обратиться за помощью?
Никогда прежде мне так не хватало Джимми, чем в этот момент. Я скучала по его прищуренным глазам, когда он задумывался над чем-то. Мне не хватало его твердой улыбки, когда он был уверен, что говорит правильные вещи. Мне не хватало теплоты его темных глаз, когда он смотрел на меня любящим взглядом. Я вспоминала, как он обещал всегда быть рядом, если я буду в нем нуждаться, и как он поклялся всегда защищать меня. Как мне не хватало ощущения безопасности, которое я чувствовала бы, зная, что он рядом и наблюдает за мной.
Я распахнула дверь офиса и, не оглядываясь, вышла. В вестибюле отеля было много гостей. Многие оживленно беседовали. Я видела детей и подростков, стоящих рядом с родителями. Как и все остальные гости, они были прекрасно одеты, счастливы и выглядели богатыми. Все были взволнованы и радостны. Они все вместе наслаждались отдыхом. На мгновение я остановилась, с тоской и завистью глядя на эти счастливые семьи. Почему они такие удачливые? Что они сделали для того, чтобы родиться в этом мире, и почему я оказалась в этом противоречивом урагане: отцы и матери, которые не были настоящими родителями, братья и сестры, которые не были настоящими братьями и сестрами.
И бабушка, которая была настоящим тираном.
С опущенной головой я пересекла вестибюль и направилась в свою комнату, которая отныне превращалась в мою тюрьму. Но я приняла твердое решение. Я лучше умру, чем откажусь от своего имени, даже если оно было ненастоящим. Я подумала, что иногда мы больше нуждаемся в обмане, чем в правде.
Глава 12
Молитвы услышаны
По пути в свою комнату я остановилась у лестницы, которая вела в покои моих родителей. Я все еще ощущала холод из-за предательства моего отца, но подумала, что, по крайней мере, моя мать должна узнать, как бабушка собирается поступить со мной. Помедлив, я бросилась вверх по лестнице и наткнулась на миссис Бостон, которая только что отнесла моей матери ее ужин.
– Она плохо себя чувствует? – спросила я.
– А разве может быть по-другому? – ответил мне ее взгляд.
Когда она ушла, я тихонько постучала в дверь и вошла в спальню моей матери.
– Дон? Как хорошо! – произнесла она, подняв глаза от подноса с едой.
Ужин стоял на кроватном столике, а она, как обычно, сидела, откинувшись на подушки. И как всегда лицо ее было подкрашено, будто она собиралась отбросить покрывала и, сунув ноги в туфельки, отправиться на вечеринку или на танцы. На ней была мягкая шелковая ночная рубашка с воротничком из серебристого кружева. На пальцах и запястьях – кольца и браслеты. В ушах – золотые сережки.
– Ты пришла, чтобы порадовать меня музыкой за ужином? – спросила она, улыбаясь.
У нее было ангельское лицо, глаза выдавали хрупкость ее натуры. Мне захотелось выполнить ее просьбу – поиграть на пианино и уйти, не рассказывая ей обо всех ужасных событиях.
– Я собиралась спуститься и поужинать вместе со всеми, но когда я начала одеваться, у меня вдруг ужасно разболелась голова. Боль немного утихла сейчас, но боюсь, как бы она не вернулась вновь. Подойди сюда, сядь на минутку и поговори со мной пока я ем, – попросила она, указывая на кресло.
Я подтащила кресло поближе к кровати. Она продолжала улыбаться и начала есть, разрезая еду на крошечные кусочки и затем отправляя ее в рот как маленькая птичка. Она закатила глаза как-будто усилие, потребовавшееся для пережевывания пищи, совершенно измучило ее. Затем глубоко вздохнула.
– Разве тебе не хотелось когда-нибудь пропустить еду, заснуть и проснуться сытой? Еда может быть настоящей пыткой, особенно в отеле. Люди обращают так много внимания на то, что они едят. Это превращается для них в самое важное. Ты не замечала?
– Мне придется пропускать еду, – начала я, хватаясь за ниточку. – Но не потому что я этого хочу.
– Что? – Она перестала улыбаться, заметив настойчивость в моих глазах. – Что-то не так? О, пожалуйста, не говори мне, что произошло что-то нехорошее, – умоляла она, роняя вилку и прижимая ладони к груди.
– Я должна тебе сказать, – настаивала я. – Ты моя мать, и мне просто не к кому больше обратиться.
– Ты больна? У тебя ужасные колики в животе? Это твое особое время месяца? – спрашивала она и продолжала ковырять еду вилкой и внимательно изучая каждый кусочек, прежде чем быстро отправить его в рот. – Ничто не вызывает у меня большего раздражения и отвращения. Во время месячных я не вылезаю из постели. Мужчины просто не понимают, насколько им повезло, что им не приходится страдать от этого. Если в это время Рэндольф сердится на меня, я просто напоминаю ему об этом и он сразу же замолкает.
– Это не то. Я хотела бы, чтобы это было так, – возразила я. Она перестала жевать и уставилась на меня.
– Ты говорила со своим отцом? Он послал тебя к доктору?
– Я не больна, мама. Ну не в том смысле. Я просто пришла сюда после беседы с бабушкой.
– О, – вздохнула она, будто мой ответ все объяснил.
– Она хочет, чтобы я носила пластинку с именем Евгения на форме, – объяснила я. Я не стала упоминать бабушкиных слов о Филипе не только потому, что мне не хотелось смущать ее, но и потому, что сама не могла вынести подобного разговора.
– О, дорогая, – она посмотрела на свою еду, затем снова уронила вилку и отставила поднос. – Я не могу есть, когда возникают такие неприятности. Доктор говорит, что это повредит моему пищеварению и у меня будут жуткие желудочные спазмы.
– Мне очень жаль. Я не хотела помешать твоему ужину.
– Ну, ты это сделала, – вдруг резко сказала она. – Пожалуйста, не говори больше об этих вещах.
– Но… бабушка Катлер велела мне оставаться в своей комнате до тех пор, пока я не соглашусь носить пластинку, и она запретила приносить мне еду. Персонал определенно не будет обслуживать меня, если она им это прикажет.