Рассветный меч
Шрифт:
Когда Идрал, окруженный своими телохранителями, стоял один над трупами, он развел руки в стороны и напряг свою волю. Затем, сосредоточившись и сведя брови к переносице, он прошипел:
— Акоузе ме! — приказывая мертвому слушать.
Он макнул свои длинные пальцы в кровь, а потом засунул их в рот, пробуя кровь на вкус, наслаждаясь ее медно–железистым вкусом, после чего выкрикнул:
— Пейсоу мой! — приказывая мертвому повиноваться.
Некромант растопырил окровавленные пальцы, и несколько капель крови упало на выколотые глаза старосты… Дрожа всем телом, желтоглазый прошипел:
— Идой тоус опталмоис тоис некрой! — приказывая
Идрал направил жизненную энергию, взятую им из тел старосты и лежащей внизу девочки, обратно в трупы и дал им еще один приказ:
— Идой тоис полемиоус тус эмоус тусме диоконтус! — повелевающий мертвецам осмотреть пространство в поисках врага, который может сейчас идти по его следу.
По мере того как взятый у мертвых жизненный огонь вытекал из него, он шептал:
— Хеуре аутоус! — повелевая им найти этого самого врага.
Он сжал зубы до скрипа, поскольку вернул мертвецам большую часть взятой у них энергии. Сквозь зубы он выкрикнул новое повеление:
— Тон патон аутон хеуре! — повелевая мертвым узнать путь, по которому идет его враг.
Затем новый приказ:
— Эйпе мои хо хораэй! — повелевающий мертвым говорить. Теперь, когда Идрал отдавал остатки отобранного огня, его трясло от внутреннего волнения. Хриплым, дрожащим речитативом отдал он приказ:
— Ана кай лексе! — повелевая мертвецам восстать из мертвых и говорить.
Помещение наполнил гул бесчисленного количества далеких голосов — то были стенания агонизирующих людей, страдальческий шепот, стоны. Трупы зашевелились. Телохранители в ужасе отпрянули назад, быстро попятились к выходам из храма, больше всего желая убежать, но страшась последствий такого шага. Идрал, желтые глаза которого полыхали наводящим ужас огнем, воззвал снова:
— Ана кай лексе; упщ гор хо Идралов келеуо се!
Влажная, лоснящаяся от запекшейся крови рука потянулась, словно стараясь ухватить воздух в пригоршню; сукровица и лимфа сочились сквозь открытые мышечные ткани. Медленно труп перевалился на левый бок. Кожа свалилась с изуродованного тела, как платье с отрезанными пуговицами, которое вдруг стало широко. Перебитыми костями и оголенными фалангами пальцев несчастный оперся о края алтаря, и труп приподнялся… И снова помещение храма наполнилось стонами, как будто неисчислимый хор умирающих в муках исторг эти жуткие звуки. Труп повернул скальпированную голову и лицо, с которого содрали кожу, в сторону Идрала, вперив пустые глазницы в того, кто отдавал приказания. Гул голосов заполнил помещение, телохранители повизгивали от ужаса в углу пустого храма, ища место, куда спрятаться, и одновременно страшась сделать хотя бы шаг из помещения.
«Зачем… зачем… зачем… ты призвал меня?.. призвал меня… призвал меня… призвал…» — эхом звучал ужасный хор бормочущих, шепчущих, всхлипывающих мужских, женских и детских голосов. Звук становился то громче, то тише, то сильнее, то слабее, то выше, то ниже, но все голоса спрашивали… спрашивали… спрашивали.
Идрал отвечал на родном языке жителей деревни, поскольку для тех, кто втянулся в запрещенное действо, называемое псаихомантеа — некромантия [22] ,— должен знать много языков, временами такое знание приносит… пользу.
22
Некромантия (греч.) —
— Не вздумай морочить меня, мертвец! Лучше делай то, что я приказываю! Где находится тот враг, что меня все время преследует? Тот эльф с копьем, наконечник которого — заточенный кристалл?
Пустые глазницы смотрели на Идрала, чьи желтые глаза были непреклонны. Наконец, сглотнув кровь, заливавшую горло, труп повернул голову, ища отдающего приказы.
— Собираются волшебники… двое присоединились… многие на подходе… чернокрылые пернатые… король призывает… храм… демон…
Идрал внимательно прислушивался, стараясь в хаосе мучительного и отчаянного бредового шепота выделить голос того, чьи слова являются правдивым ответом на его вопрос. И с вялых, окровавленных губ мертвеца срывались звуки, отчетливо слышимые в пустом храме, — урчание, шипение, хриплые вздохи со свистом.
— Копье носит с собой… зеленое одеяние… джордианцы… гномы заняли место… троица гномов… серебряный волк… прикован к стене… сдирает кожу… пробегает под… мост падает… сокол в ночном небе… черные доспехи спасли… корабль… они подходят…
Глаза Идрала широко раскрылись: «Копье носит с собой и серебристый волк? Неужто Дэлавар, волк–волшебник, пожаловал?»
Непрерывно испуская стоны из изуродованного рта, труп завертел головой, кровоточащие мышцы скользили одна по другой, хрустели хрящи, кости терлись о кости. Тело, сотрясаемое ознобом, покидали последние остатки крови и жизненных соков; выколотые глаза, казалось, искали что–то вдали, стараясь проникнуть сквозь темень зимней ночи. А когда наводящий ужас взгляд пустых глазниц остановился на телохранителях, они завопили в ужасе. Некоторые спрятались за колоннами, другие, пятясь, сошли по ступеням храма наружу и замерли на снегу, обуреваемые желанием бежать как можно дальше, дабы не видеть происходящего внутри.
Наконец среди смешения звуков снова раздался тот самый отчетливо слышимый голос, который вещал о волке–волшебнике в Валоне и шестерке серебряных волков, но никто из них не нес с собой копья.
Идрал озадаченно нахмурился, поскольку ему было известно только о дрэгах, которые ходили вместе с Дэлаваром. Идрал обратился к трупу:
— Как далеко отсюда этот, с копьем, и волки?
Рыдающие стоны вырвались из мертвого рта, но ответа на свой вопрос желтоглазый не услышал.
Хор скорбящих голосов стал медленно затихать. Труп всматривался невидящими глазами, словно стараясь найти что–то или кого–то. Но рот его сомкнулся, и что–то похожее на улыбку расползлось по изуродованному лицу. В это мгновение раздался звук рога, долетевший с передовых линий дозора, сразу же за ним прозвучали подряд еще несколько сигналов горна. С той стороны, откуда донеслись сигналы, небо осветилось яркой вспышкой, и сразу же в деревне раздались гам и крики.
С шипением выпуская воздух сквозь стиснутые зубы, Идрал посмотрел на деревню, впиваясь глазами во мрак, разорванный кое–где редкими фонарями, а затем, отвернувшись от алтаря, быстро вышел из храма. Он побежал, и на бегу облик его менялся — и вот уже существо, покрытое черной шкурой, с кожистыми перепончатыми крыльями, летело на север по ночному зимнему небу.
А на алтаре в опустевшем храме остывал изуродованный труп, лежащий в широкой луже крови.
Мертвец стал снова мертвецом.