Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой
Шрифт:
У полковника и госпожи Кольвин было двое детей, дочь Лусетта и сын Фитцджон. Рауль и раньше был знаком со своими двоюродными братом и сестрой, потому что они приезжали в Швецию на лето, но у них дома не бывал. Впрочем, и для них “быть дома” тоже было в новинку, поскольку их детство прошло в миссиях и на военных базах, разбросанных по всему миру. Отцовская штаб-квартира находилась в Атланте, но с некоторого времени семья поселилась в городке Гринвич, откуда до Нью-Йорка было полчаса езды поездом.
Поездка Рауля из Энн-Арбора в Гринвич заняла куда больше времени, тем более что он решил ехать на автобусе.
Путешествие длилось 27 часов и обошлось всего в 14 долларов 85 центов туда и обратно, в то время как билет на поезд в одну сторону стоил бы 37 долларов, сообщил Рауль своему деду, намекая, что не разбазаривает его деньги.
Лусетта была
Лусетта, сообщал Рауль, – “из самой элегантной, богатой и снобистской среды на всем восточном побережье”. Гринвич представлял собой один из самых модных городков на американском атлантическом побережье и был известен своим загородным клубом и светской жизнью. Когда в сентябре 1932 года Лусетта впервые “вышла в свет” на балу дебютантов, на котором присутствовало 600 гостей, это событие было специально отмечено New York Times под заголовком “Дебют Лусетты Кольвин”.
Семья Кольвин на самом деле жила, по выражению Рауля, “очень светской жизнью” – вечера, танцы и другие празднества следовали одно за другим. В последующие годы Раулю предстояло посетить своих родственников еще несколько раз.
Светская жизнь Коннектикута была куда более регламентирована и подчинена правилам этикета, чем та жизнь высшего класса, к которой Рауль привык дома. “Вначале всегда прибывал багаж Рауля, полный белья в стирку”, – вспоминала Лусетта. Сам он приезжал на автобусе или автостопом, “что маме не нравилось”. Когда Рауль к тому же несколько раз нарушил строгий дресс-код, тетя Эльса пожаловалась своей сестре в Стокгольме, а та, в свою очередь, попросила сына объясниться. Рауль защищался, доказывая, что его посещение семейства Кольвин “в двух случаях из трех составляло лишь небольшое звено в длинном путешествии” и ему не хотелось “тащить с собой чересчур много одежды ради того, чтобы один раз предстать во всем блеске”. В одном случае он, честное слово, взял с собой “очень симпатичный белый костюмчик”. В двух других случаях его костюмы, фрак и смокинг потеряла транспортная фирма. Как бы то ни было, он считал, что “гораздо приятнее посидеть и поболтать с Кольвинами, чем ходить на большие балы, которые они дают”.
Рауль и правда нашел общение со своими американскими родственниками интересным и вдохновляющим. Поскольку Кольвины “очень американизированы”, он больше узнал о “настоящей Америке здесь, за эти две недели, чем в продолжение целого семестра в Энн-Арборе…”. Выражение “американизированы” служило эвфемизмом для “националистического” и “милитаристского” настроя. Полковник, сообщает Рауль деду после одного из своих рождественских приездов в Гринвич, – настоящий “империалист и всерьез говорит, что Америка должна сохранять готовность расширить свою территорию”. К тому же он всегда защищает “линчевание” и “автократию”, что возмущает Рауля.
Неподалеку от семьи Кольвинов в Гринвиче жил генеральный консул Швеции в Нью-Йорке Улоф Ламм, знакомый Густава Валленберга, “ростом два с половиной метра и дико жирный”, по описаниям Рауля. И пусть соотечественник и не произвел особого впечатления на Рауля, совсем по-другому обстояло дело с городом, в котором тот служил высшим дипломатическим представителем Швеции и в который после Гринвича отправился Рауль:
У меня появилась возможность составить представление о Нью-Йорке. Я бродил по нему несколько дней. Многие районы небоскребов, особенно тот, что окружает Центральный вокзал, то есть между 41-й и 52-й авеню, производят величественное впечатление. Там находятся, например, новые здания Эмпайр-Стейт-билдинг (107 этажей) и Крайслер (72 этажа) – это гораздо выше, чем
“Мне очень и очень по душе атмосфера этого большого города. Я думаю, как грустно будет возвращаться в мой крохотный Энн-Арбор”, – заканчивал Рауль свой отчет Густаву Валленбергу на Рождество 1931 года. Но он не мог не вернуться. Сразу после Нового года начинались занятия.
Великолепный учебный год
Во втором семестре занятия стали более интересными. Рауль начал изучать историю архитектуры, а это “очень приятный предмет”. “Весь последний месяц мы погружались в греческую цивилизацию, во-первых, потому что изучаем историю греческой архитектуры, а во-вторых, потому что проходим греческие мотивы и по черчению, и по свободному рисунку. Теперь я знаю Парфенон и все другие храмы и снаружи, и изнутри”.
Официальная студенческая фотография Рауля.
Однако, если не считать истории архитектуры, по которой Рауль получил высшую оценку на зачете и потому был освобожден от заключительного экзамена, дела с учебой у него во втором семестре шли не блестяще. По архитектурному черчению у него, как он сам считал, прогресс, однако, сообщал он деду в конце семестра, он не надеется получить более высокую, чем в прошлом семестре, оценку. По деревянным конструкциям – а это был новый предмет – вначале дела обстояли скверно, но потом пошли лучше. С чем была “настоящая катастрофа”, так это с химией и математикой. Иными словами, ситуация была точно такая же, как в гимназии. И точно так же, как в сообщениях о гимназических оценках, Рауль очень старается подчеркнуть, что средние результаты учебы обусловлены не отсутствием у него способностей, а другими факторами. “Поскольку это все в основном из-за лени, я не переживаю”, – успокаивал он Густава Валленберга. “Не знаю, нет ли здесь черты авантюриста, – спрашивал он себя. – Я испытываю особое удовольствие, когда выключаюсь на недельку или две, чтобы было время заняться тем, чем мне хочется, а потом могу резко взять себя в руки и трудиться всю ночь, что придает жизни б'oльшую остроту, чем когда занимаешься рутинными делами”. В своих интеллектуальных способностях Рауль не сомневался.
Рисунок Парфенона, сделанный Раулем.
Возможно, Рауль все-таки преодолел лень, потому что вопреки его опасениям оценки в результате оказались не такими уж низкими и даже превзошли оценки первого семестра: “А по свободному рисунку, РОТС (военная подготовка) и истории архитектуры, В по еще двум архитектурным предметам и математике”. С химией было хуже всего, по химии ему поставили С. К концу второго семестра Рауль также сдал окончательный вариант проекта ресторана, завершенный в результате долгих бессонных ночей.
Семестр закончился в середине июня. Оглядываясь на первый учебный год в Энн-Арборе, Рауль находил, что все было “совершенно замечательно”:
У меня масса товарищей, которые мне очень нравятся и с которыми я прекрасно себя чувствую. Люди по отношению ко мне очень добры и дружелюбны. Учеба в целом дала хорошие результаты, не только в смысле оценок, потому что они мало что значат, но и потому, что я чувствую, что в самом деле чему-то научился. Дедушка, Вы помните, что до моего отъезда сюда я говорил, что наши учебные заведения не уступают американским. Но теперь я вижу, что помимо предполагавшейся выгоды – что я поживу в Америке и приобщусь к ее духу – я получил удовольствие от самого учебного процесса, который, наверное, устроен не хуже шведского. По крайней мере лениться тут не приходится.