Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой
Шрифт:
Лето в Савойе
Весной 1929 года, как и в прежние годы, обсуждались планы Рауля на лето. Густав Валленберг объявил, что он, как и раньше, готов финансировать поездку внука за границу. Обдумывались еще одни каникулы в английской усадьбе, но потом решили, что в этом году Рауль поедет во Францию.
Как только кончились занятия, вся семья фон Дардель, кроме отца, выехала в Савойю. Первые дни Рауль провел вместе со всеми, но затем перебрался в курортный город Тонон-ле-Бен на французском берегу Женевского озера, чтобы пожить во французской семье. Месье Бурдийон, школьный инспектор, редко бывал дома, и преподаванием занималась мадам. Помимо Рауля в пансионе проживали еще четверо: мальчик из Парижа, молодая чешка и два молодых серба, причем у одного из них был голос такой силы, что “и мертвого разбудит”. Еще в весеннем письме деду Рауль обещал, что “соорудит послание позабавней”, как только позволит нагрузка в школе. И вот теперь
…когда он хочет сказать что-то остроумное, а этого он, разумеется, хочет всегда, его крик переходит в вопль, а вопль – в настоящий рык, который вчера затих по крайне мере не раньше, чем его обладатель в половине одиннадцатого заснул. Может статься, рык не прекратился и тогда, но об этом мне ничего не известно. Дело в том, что, слава Богу, его спальню от моей отделяют еще две комнаты. Однако от окончательных выводов воздержусь, ведь я здесь всего лишь второй день. Правда, диковатый рык этого серба на тему революции меня раздражает. Он постоянно с гордостью и энтузиазмом толкует о стачках и беспорядках, которые наблюдал или в которых участвовал в своем благополучном Белграде. Когда же он перестает рычать, он очень дружелюбен.
Две студийные фотографии Рауля в новом костюме, сшитом портным, в Тонон-ле-Бен.
“В первый день моего здесь пребывания я знал французский совсем чуть-чуть, – отчитывался Рауль в следующем своем письме, после того как пробыл во Франции почти две недели. – То есть с произношением у меня никогда не было трудностей, но что касается словарного запаса, то тут дело обстояло из рук вон плохо”. Каких-нибудь “занятных приключенческих книг”, как это было в английском поместье, в семейной библиотеке не оказалось, все только “скучная поэзия и т. п.”. Но мадам Бурдийон дала Раулю “Путешествие Нильса с дикими гусями” в переводе на французский, и всего за несколько дней он выучил “очень большое количество французских слов”. Кроме того, каждый день его обучают грамматике, он читает вслух и делает переводы со шведского. Поскольку Рауль обещал держать деда в курсе своих “возможных будущих успехов”, его третье письмо из Тонон-ле-Бен частично написано на хорошем – хотя и не без ошибок – французском. Свободное время Рауль посвящает купанию, гребле и длинным прогулкам, а однажды участвует в альпинистском походе на гору свыше 2 тыс. м высотой.
“Приятно удивленный” успехами Рауля на поприще французского языка, дед посылает внуку два сборника эссе шведского критика и историка культуры Кнута Хагберга. В них Рауль имел возможность почитать о выдающихся государственных деятелях и политиках, таких как Гладстон, Ллойд Джордж, Эдуард VII и Поль Дешанель – французский писатель, политик и президент. Рауль рад книгам, которые находит “удивительно хорошо написанными”, и каждый день устно переводит мадам Бурдийон по одному эссе.
Перед своим отъездом из Тонон-ле-Бен в начале августа он получает от деда поздравления с днем рождения и чек на 100 крон – “тоже чрезвычайно интересное чтение”, которое он “искренне оценил по достоинству”. Он также успевает сделать последние примерки у портного и не упускает возможности сфотографироваться в фотоателье в своем новом костюме и отправить снимки домой родным. “Что касается учебы и моих достижений за эти два месяца, то, думаю, я определенно могу сказать, что время даром не пропало”, – подводит он итог. Он также спешит порадовать деда тем, что пребывание в Тонон-ле-Бен окажется “весьма дешевым”: “Думаю, все вместе обойдется не дороже 700 [около 20 тыс.] крон”.
Разделил ли дед мнение Рауля о дешевизне поездки, неясно, ведь 700 крон составляли почти половину всего годового содержания Рауля (1500 крон). Как бы то ни было, нет сомнений, что он с радостью оказывал финансовую помощь своему внуку.
Будущий глава семьи
Пребывание в Тонон-ле-Бен дало желаемый результат: оценка по французскому за полугодие улучшилась. Да и вообще оценки оказались выше прошлогодних.
Рауль начал работать над успеваемостью, осознавая связь между благосклонностью и щедростью деда и собственными учебными достижениями. До выпускных экзаменов оставалось немногим более пяти месяцев. Всю весну он корпел над уроками, и оценки на выпускных экзаменах оказались лучшими за все годы гимназии: “отлично” по английскому, французскому и географии, “хорошо” по христианству, родному языку, немецкому, истории, философии, музыке, русскому и рисунку. Чуть похуже обстояло дело с биологией и физикой. К счастью для Рауля, математика в двух последних классах гимназии не входила в учебный план.
Хотя Рауль не получил высшего балла по шведскому языку, он явно обладал природной склонностью к языкам и поразительно хорошим для своего возраста слогом. Неслучайно дед так горячо хвалил его письма. Он много читал сверх школьной программы. Тетушка Амалия подарила ему на Рождество 1927 года книгу “Торговля и промышленность”, а дядя Якоб – вторую часть “Мировой истории” шведского историка Гримберга. “Обе книги я читаю с большим интересом”, – сообщал он бабушке. Два года спустя рождественский подарок тети состоял из подарочного купона в книжный магазин и книги “Мать Индия” Кэтрин Мэйо о социальных проблемах Индии. Рауль вообще очень интересовался социальными и экономическими вопросами и, по свидетельству матери, проглатывал даже годовые отчеты крупных компаний. Весной 1930 года он прочел несколько книг на внешнеполитические темы, а также ряд работ выдающихся экономистов, таких, как швед Густав Кассель и немец Фридрих Лист. Деду он объяснил, что теория экономики постепенно стала для него “настоящим хобби”. Густав Валленберг с удовлетворением приветствовал такое хобби, но при условии, что Рауль не забудет, что действительность не менее важна, чем теория: “Настоящее понимание вопросов экономической теории приходит… лишь в результате изучения реальностей жизни, ибо независимо от цифр много значит менталитет людей”.
Аналитическое мышление и способность Рауля формулировать свои мысли видны в его сочинении по шведскому языку на выпускном экзамене. Тема была “Наемные работники и работодатели”. Сочинение начиналось утверждением, выраженным с безапелляционностью семнадцатилетнего: “Борьба между наемными работниками и работодателями есть самая большая социальная проблема нашего времени. Вместо добрых отношений, которые должны были бы царить между низшими и высшими, между ними наблюдается агрессивная борьба – во многом из-за глупости, близорукости и властолюбия, присущих обеим сторонам”. За этим следует подробное описание резкого подъема машинного производства, приведшего к росту безработицы, что, в свою очередь, породило рабочее движение и марксистский лозунг “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!” “Совершенно естественно, – пишет Рауль, – что слои населения, страдающие от гнета плохих экономических условий, пытаются с помощью насилия отвоевать для себя более приемлемое положение”, но одновременно “попытки жонглировать законами экономической жизни, к которым прибегало и прибегает рабочее движение, есть идея очень близорукая и глупая”. Однако позиция работодателей немногим лучше, считает автор сочинения, так как они “недооценивают значение хороших квалифицированных работников” и используют “ненужную жесткость и произвол”. Однако шаг за шагом стороны уже начинают корректировать свою точку зрения. Рабочее движение было вынуждено отказаться от своего “гордого Интернационала”, “убедившись в необходимости двигаться вперед с осторожностью”. А работодателям пришлось уточнить свою позицию по нескольким вопросам, и они “все чаще стали выдвигать разумное требование квалифицированности рабочей силы”. Сочинение заканчивается анализом различия между рынками труда в Европе и в США. Хотя преподаватель родного языка счел рассуждения Рауля “иногда неясными и даже неправильными”, он поставил высокую оценку.
Устный экзамен состоялся 12 мая, а на следующий день в доме семейства Дардель был устроен большой званый ужин. Гости состояли в основном из родственников старшего поколения, прежде всего со стороны Валленбергов. Преобладание на ужине людей преклонного возраста было обусловлено не только тем, что таковы были требования времени и традиции семьи. У Рауля по линии Валленбергов просто не было родных-сверстников. Его двоюродным братьям Марку и Петеру, сыновьям Маркуса-младшего (Додде), в 1930 году исполнилось соответственно шесть и четыре года. Это означало, что в своем поколении Рауль оказывался первым – после кузенов отца – в очереди за право принять ответственность за семейное дело.
Тетя Амалия и дядя Маркус находились за границей и не могли присутствовать на ужине, но прислали поздравления. Тетя Амалия к тому же подарила Раулю наручные часы, замечательные тем, что они “не только попеременно то ходят, то останавливаются и к тому же своими непрошеными, сеющими панику звонками будят среди ночи, но и показывают правильное время и отлично смотрятся на руке”. За еще одни такие часы Рауль даже готов повторить выпускные экзамены, которые были “почти что приятными”, писал он в благодарственном письме.
Письмо тете заканчивалось фразой: “С наилучшими пожеланиями, будущий капут” – то есть caput familiae, глава семьи. Шутливая формулировка была не лишена серьезности и реальных оснований. Рауль сознавал, что когда-нибудь ему предстоит занять ведущую роль в банковской и предпринимательской деятельности своей семьи. Это явствует и из благодарственного письма, написанного им в тот же день Маркусу-старшему: “Ваша доброта и заинтересованность, дядя Маркус, разумеется, являются для меня важным стимулом приложить максимум усилий в той или тех областях, в которых мне предстоит начать трудиться, и я надеюсь, что никогда не запятнаю семейное имя”.