Разбитое сердце Матильды Кшесинской
Шрифт:
– А если он узнает, что я умираю от любви к нему? – вскинулась Маля. – Это его разогреет?!
Сергей повернулся и бросил на нее испытующий взгляд:
– А тебя разогреет, если ты узнаешь, что я умираю от любви к тебе?
Самого сердца, чудилось, коснулась тоска, прозвучавшая в его голосе.
– Ты считаешь, что я холодна? – спросила Маля с ноткой обиды.
– Твое тело способно растопить льды Севера, – невесело усмехнулся Сергей Михайлович. – Твое сердце способно заморозить кипящую воду. Ты жестока, любовь моя, ты более жестока, чем китайская пытка, о которой я недавно прочел…
–
Она была уверена, что Сергей пылко воскликнет: «Нет, что ты, это невозможно!», однако голос его звучал одобрительно:
– Ну что ж, это очень умный ход. Может быть, Ники именно этого и ждет от нас с тобой. Вполне возможно, узнав, что мы расстались, он немедля захочет тебя видеть.
– Так ты согласен больше не видеться? – спросила она, не веря своим ушам.
– Хочешь, я расскажу, какая это пытка? – перебил Сергей. – Та, о которой я читал нынче? Китайцы привязывает на живот обреченному глиняный горшок, под который сажают голодную крысу. У нее нет другой возможности выбраться на волю, как прогрызть нутро несчастному. Она не думает о том, как ему чудовищно больно. Она не способна думать о боли человека, она думает только о себе. Так и ты. Ты не способна на сочувствие, на сострадание, ты думаешь только о том, чего хочешь ты…
– Отлично! – вскричала Маля, заливаясь слезами горькой обиды. – Коли так, прощай!
Он промолчал, отвернулся и не встал ее проводить. Даже одевалась она сама, а потом всю дорогу домой думала, что, наверное, все на ней вкривь и вкось, что люди подумают?
А впрочем, это было ей совершенно безразлично.
Но Маля напрасно лелеяла надежду на то, что, лишь только вести о ее разрыве с Сергеем Михайловичем дойдут до Ники, наследник немедля вернет ей свое расположение. Он вернулся из Дании осенью 1891 года, но ей удалось встретить его только случайно, на улице. Ни разу он не задержал на Мале взгляда, не остановился поговорить с ней.
Неужели все его мысли в Дармштадте, возле Аликс?… Маля знала, что принцессу зовут Алиса, и видела горькую иронию судьбы в том, что соперница опять носит это имя. Но с той Алисой, которую некогда привез в Красницы глупенький Макферсон, она справилась шутя, и не просто справилась, но и расправилась. Неужели не справится и с этой? Если удалось расстроить одну свадьбу, может быть, удастся расстроить и другую?…
«Да ты сначала встреться с ним!» – урезонивала она себя.
И ах, как загорелось сердце, когда цесаревич вдруг появился в театре, на репетиции оперы «Эсклармонда»! Впрочем, что толку было радоваться? Ведь приехал он не для того, чтобы повидаться с Малей, а чтобы приветствовать шведскую гастролершу, красавицу Сандерсон. Маля возревновала бы, да на спектакле присутствовал не он один – и государь был тут же, и вся царская семья.
Император и Ники сидели в первом ряду, а государыня и великая княгиня Ксения Александровна – в царской ложе. Место Мали было в одной из лож бельэтажа, в том же ярусе, что и царская ложа. Во время одного из антрактов Маля вышла в коридор и начала спускаться. Она была убеждена, что Ники с отцом сейчас пойдут наверх из партера – навестить императрицу и Ксению
В театре при встречах с членами императорской семьи придворные реверансы делать было не принято, и Маля только быстро присела, не опуская глаз, пытаясь поймать взгляд Ники. Но наследник что-то говорил офицеру свиты и не заметил ее.
Однако ее увидел император и даже мельком улыбнулся ей. У Мали с трудом достало сил на ответную улыбку. Минуло полтора года с того дня, как он снисходительно сказал ей: «Небось вовсю кокетничали?» Сколько надежд было взлелеяно… и сколько их рухнуло с тех пор…
Потом августейшая семья раз или два появлялась на балетах, но Маля в этих представлениях не участвовала и не могла его встретить. Невольно лезли в голову унылые мысли о том, что он нарочно выбирает спектакли, в которых не будет ее.
Что нужно было сделать? Как поступить? Может быть, попытаться все забыть? Исчезнуть? Ну уж нет.
«Ты назвал меня крысой, которая прогрызет себе путь к цели любой ценой? – с горечью вспоминала она последнюю встречу с Сергеем Михайловичем. – Ну так я стану такой! И прогрызу себе путь к счастью!»
Она взяла за правило каждый день поутру кататься в одиночных санках с кучером, потому что Ники тоже выезжал в это время. Маля не раз видела его, но это снова были лишь мимолетные встречи на расстоянии.
Чудилось, он слишком поглощен своими мыслями и ни на что больше не обращает внимания.
Отчасти это в самом деле было так, в первых числах января Ники записал в дневнике:
«Фамильный обед, после чего все отправились в балет. Вечером был разговор с Папа и Мама втроем. Мне разрешили начать узнавать насчет Аликс – когда я буду в Берлине! Никто не ожидал подобного предложения, особенно со стороны Мама».
Но краткая встреча с Аликс в Берлине, куда Ники поехал на несколько дней на день рождения императора, ни к чему не привела. Принцесса по-прежнему казалась влюбленной в него, но еще более неприступной и неуступчивой. Судьба, которую он мысленно не переставал связывать с Аликс, вновь пыталась избавить его от этих уз…
Ничего этого Маля, конечно, не знала. Она просто продолжала осаждать Ники единственным доступным ей способом: непрестанно мелькая перед ним и посылая ему пылкие взоры и обещающие улыбки.
А январские морозы меж тем усилились, к тому же они сопровождались каким-то особенно злобным ветром. Как-то раз Малю сильно продуло. Дома пришлось лечиться всеми мыслимыми средствами – и простуда вышла фурункулами, вскочившими на глазу, а затем и на ноге.
– Все, с этими катаниями ты себя в могилу загонишь! – бранила ее Юлия. – Ну мыслимо ли так над собой издеваться? Посиди дома хоть денек!
Маля не слушала никаких доводов. А вдруг именно завтра Ники оценит наконец ее стоическое упорство, поймет, что она готова на все, лишь бы вновь приблизиться к нему, вернуть утраченное? А вдруг именно завтра он захочет ее любви?
Заплывший глаз выглядел ужасно, его пришлось завязать, но она отправилась на катанье с повязкой, спустив пониже вуалетку. Ветер, как назло, бил со всех сторон, и глаз разболелся так, что Маля вернулась домой вся в слезах. Делать нечего, следовало смириться и остаться дома.