Разбитое сердце Матильды Кшесинской
Шрифт:
О! Не говори сейчас же «нет», моя Аликс, не разрушай сразу мою жизнь! Неужели ты думаешь, что во всем мире для меня возможно счастье без тебя! После того, что ты – невольно! – заставляла меня ждать и надеяться, может ли это так кончиться?
О! Не сердись на меня, если я начинаю говорить глупости, хотя обещал быть спокойным. У тебя такое доброе сердце, что ты не сможешь не понять моих мучений. Но я сказал достаточно и должен закончить свое послание. Большое спасибо за твою очаровательную фотографию.
Благослови и сохрани тебя Бог!
Всегда любящий и преданный тебе Ники».
Репетиции для летнего сезона в Красном Селе происходили в театральном училище, и сестры Кшесинские приезжали из Красниц в город.
Как только Маля входила в квартиру, она первым делом бросалась к роялю, на который складывали приходящую корреспонденцию, и всегда находила там письмо от Ники. Это были нежные признания с надеждой на встречу. А встречались они в Красном Селе в дни театральных спектаклей.
Теперь никому не нужно было намекать на то, что Матильде Кшесинской, хоть и не приме, следует выделить отдельную уборную в нижнем этаже, выходившую окнами на Царский подъезд. Хотя не было принято обставлять ее по собственному вкусу, Маля постаралась устроить ее как можно уютнее и наряднее: заказала мебель из светлого дерева, обтянула стены красивым кретоном и повсюду расставила цветы. Из мебели в уборной были кушетка, маленькое бюро, туалетный стол и стулья. Кушетка – та самая, на которой все когда-то началось с Ники, и Маля не очень любила, чтобы на нее садился кто-нибудь из гостей, потому и расставила вдоль стен много удобных мягких стульев. Однако великий князь Владимир Александрович (он любил присутствовать на репетициях и зачастил к Мале, несмотря на то что сейчас ее отношения с Ники складывались самым нежным образом и неприятный призрак религиозной гессенской принцессы, казалось, канул в небытие) всегда норовил усесться именно на кушетку, и Маля иногда суеверно находила в этом смысл. А вдруг в самом деле настанет время, когда он сможет сидеть на кушетке как хозяин?!
Если бы она смогла заглянуть в будущее, она узнала бы, что на кушетке по-хозяйски будет сидеть младший сын Владимира Александровича – великий князь Андрей, который станет ее последней и самой сильной любовью… Да-да, тот мальчик, на которого она сейчас не обращала никакого внимания.
Он станет третьим в их союзе с Сергеем и разрушит этот союз. Он сделается ее мужем, отцом ее сына, разделит с ней изгнание, эмиграцию – а с его кончиной завершится и сказка, которой была ее жизнь: сказка о Золушке, которую любили принцы.
Наверное, Владимир Александрович хотел, чтобы Маля не забывала о его предложении, потому что однажды подарил ей свою карточку с надписью «Здравствуй, душка». Маля поставила было ее на бюро, однако Ники недовольно поднял брови, и фото было немедленно убрано.
В то лето Ники стал часто бывать на репетициях. Маля всегда знала о часе его приезда и стояла у окна, поджидая его. Из своих окон она могла издали видеть, когда он появлялся на прямой дороге, ведущей от дворца через театральный парк к театру. Соскочив с лошади, цесаревич шел прямо к Мале в уборную, где оставался до начала репетиции. В такие дни она всегда опаздывала на репетицию, но если даже кому-то это не нравилось, они благоразумно помалкивали.
Во время репетиции Ники устраивался в Царской ложе между колоннами у самой сцены, которая была почти на том же уровне. Ему нравилось, когда Маля садилась на край ложи, и пока другие репетировали, они могли свободно продолжать болтать. Ники оставался до конца репетиции и уезжал во дворец к обеду.
Они прощались бегло, потому что знали, что увидятся вечером.
Ко времени приезда государя и императрицы на вечерний спектакль все артисты стояли у окон, выходивших в сторону Царского подъезда. Когда показывалась открытая коляска их величеств, запряженная великолепной тройкой, с казаком на козлах, все кланялись им, а Александр III улыбался в ответ, прикладывая руку к козырьку, а Мария Федоровна снисходительно дарила артистов своей очаровательной улыбкой.
Следом на тройке ехал Ники, и хотя казалось, что он улыбается всем актерам, Маля знала, кому он улыбается на самом деле.
Как-то раз они условились провести вместе и вечер. Ники после спектакля должен был сперва поужинать у отца, а потом вернуться в театр за Матильдой. Решено было ехать к барону Зедделеру в Преображенский полк в его барак. Туда же должна была приехать и Юлия.
В условленный час Маля должна была ожидать Ники в парке, недалеко от театра. В пустынной аллее было темно, огни в театре не горели, кругом царил полный мрак. Она побоялась выйти одна и попросила театрального капельдинера сопровождать себя. Это был почтенный человек, который всю жизнь провел при театре и знал всех завсегдатаев.
– Матушка Матильда Феликсовна, – сказал он, следуя за ней к дверям театрального здания. – Не извольте гневаться, но вам один барин велел записочку передать.
Маля с изумлением оглянулась:
– Какой еще барин?! Ты о чем говоришь, Сидор?
– Высокий такой. Да я его знаю, он прежде к вам хаживал, а теперь перестал. Великий князь Сергей Михайлович.
Маля от неожиданности уронила тонкую английскую шаль, накинутую для тепла на плечи. Она давно не видела Сергея. Кто только не перебывал в этом сезоне в ее уборной! И его братья Михайловичи, и другие великие князья, и молодые, и старшие: Владимир Александрович, Алексей Александрович, принц Христиан Датский, племянник императрицы, будущий король и великий герцог Мекленбург-Шверинский, муж великой княгини Анастасии Михайловны, на редкость обаятельный человек, приходил герцог Евгений Максимилианович Лейхтенбергский, женатый на сестре знаменитого Скобелева… да кого только не было!
Вот именно, Сергея не было. Михайловичи о нем не упоминали, а Маля из гордости не спрашивала. И вдруг – эта записка…
Она задержалась у лампы и распечатала конверт.
«Не могу больше не видеть тебя, – писал Сергей. – Но и в толпе твоих обожателей появляться сил и охоты нет. Выйди нынче после спектакля, как сможешь, в парк, буду ждать около белой беседки хоть всю ночь. Не выйдешь – ну что ж, tant pis!»
Маля невольно улыбнулась, и тут же улыбка сошла с лица. Это безумие! Но она все же пойдет к белой беседке. Ники никак не сможет появиться прежде полуночи, у нее есть не меньше получаса, чтобы увидеть Сергея, успокоить его, может быть, поцеловать…
Все тело ее вдруг зажглось тоской по нему!
– Голубчик Сидор, – сказала она торопливо, – ты возвращайся, дальше одна пойду.
Капельдинер глянул умными темными глазами:
– Как велите, Матильда Феликсовна. Вы храброго десятка, авось не испугаетесь в темноте-то. Но глядите не заблудитесь!
В последних словах почудился намек – а может быть, это взволновалась нечистая совесть?
Вышла на ступени крыльца – и даже ахнула от зрелища звездного полога, высоко раскинутого над землей. Над миг задержалась, вглядываясь в узор созвездий, потом, почувствовав, что от медленного их движения начала кружиться голова, побежала по гравийной дорожке в сторону белой изящной беседки, стоявшей над маленьким прудом.