Разбитое сердце Матильды Кшесинской
Шрифт:
Отец долго всматривался в ее лицо, словно пытаясь увидеть, сможет ли что-то изменить, но, видимо, понял, что это невозможно, а потому дал согласие на переезд дочери. Однако Феликс Иванович поставил условие, чтобы с нею поселилась ее сестра. Маля и сама хотела просить Юлию об этом, а потому счастлива была подчиниться отцу хотя бы в такой малости.
При переезде в новый дом Маля переделала только спальню на первом этаже, при которой была прелестная уборная, в остальном же оставила дом без изменения. А когда Ники вернулся в Россию, у полиции, следившей за каждым его шагом, появилось место, требовавшее постоянного наблюдения.
Дом весь готов, вот только кухарки Маля еще не нашла, так что обеды и ужины приходилось брать из ближайших ресторанов. Но это нисколько не портило радостного настроения обитателей особняка и их гостей.
Маля устроила новоселье, чтобы отпраздновать переезд и начало самостоятельной жизни. Все гости принесли подарки, а Ники подарил восемь золотых, украшенных драгоценными камнями чарок для водки и свою фотографию с надписью: «Моей дорогой пани», как он всегда называл Малю.
Много счастливых дней прожила она в этом доме. Ники, весь день очень занятый, обыкновенно приезжал вечером, к ужину. Появлялись с ним иногда и его молодые дяди, великие князья Михайловичи. Начал появляться и Сергей.
Увидев его в первый раз, Маля с трудом подавила желание броситься великому князю на шею, но Сергей держался отчужденно. Оба они, словно сговорившись, не упоминали о несбывшемся свидании в Красном Селе. Малю ни на миг не обманули отчужденность и сдержанность Сергея. Она постоянно чувствовала его напряженный взгляд и понимала, что чувства его не изменились. И это странным образом придавало некую уверенность в незыблемости происходящего. Она думала: «Ники со мной – значит, все хорошо!» Но под спудом этой мысли таилась другая: «Сережа со мной – значит, все будет хорошо!»
Приезжали в ее дом и граф Андрей Шувалов с Верой Легат, балетной артисткой, на которой он потом женился, и Николай Николаевич Фигнер, тенор Мариинской оперы, которого Ники очень любил. После ужина Михайловичи, по обыкновению, пели грузинские песни, а прочие играли в маленький скромный баккара. Вечера проходили очень уютно.
Ники бывал у своей пани ежедневно, а иногда оставался на несколько дней, когда они вовсе не покидали дом. Маля всегда знала приблизительно время, он старался известить ее, когда должен приехать, и садилась у окна, издали прислушиваясь к мерному топоту копыт его коня о каменную мостовую. Вот звук резко обрывался – значит, рысак остановился как вкопанный у подъезда.
В то время в некоторых, очень немногих, самых богатых домах уже появлялись электрические лампы. Малю всегда поражало, как после легкого щелчка выключателя из стеклянной колбы внезапно начинал литься ослепительный свет. И в минуты, когда она ждала Ники, а потом слышала, как он подъезжает, словно включался свет счастья ее жизни: ослепительный свет!
Электрические лампочки, случалось, перегорали, но об этом она старалась не думать.
Статус Кшесинской изменился и в театральном мире. Фаворитке наследника престола само собой должны были предоставлять первые роли в лучших балетах и давать возможность выступать уже как настоящей балерине в целом балете, а не в отдельных небольших ролях. Но она еще и неустанно работала, совершенствуя свой танец. У Мали было странное понятие о самолюбии. Она совершенно спокойно относилась к тому, что люди говорили: «Ах, у нее такие туалеты, такие драгоценности, такой дом, такой выезд… разумеется, ведь она фаворитка наследника престола!» Но ее бесили намеки вроде: «Конечно, ей дают ведущие партии, ведь она фаворитка наследника престола». Она пыталась стать примой благодаря своему мастерству, а не положению!
В то время итальянка Карлотта Брианца, бывшая примой петербургской сцены, неожиданно покинула Россию, и Маля получила ее роль и свой первый балет – «Калькабрино», в трех действиях, поставленный Мариусом Петипа по либретто Модеста Чайковского на музыку Минкуса. После занятий с Чекетти Кшесинская исполнила партию в своей излюбленной итальянской чеканной манере, причем за партнера с нею танцевал ее учитель, Энрико Чекетти, и Маля после финала даже расцеловала его на сцене.
Критика встретила ее премьерное выступление очень благосклонно: «Вместо Карлотты Брианца в «Калькабрино» выступила М.Ф. Кшесинская, исполнившая роли Мариетты и Драгиниаццы. Это было молодое, даровитое исполнение, носившее печать энергичного труда и упорной настойчивости. В самом деле, давно ли подвизается на сцене г-жа Кшесинская 2-я, давно ли мы говорили об ее первом дебюте, и теперь она решается заменить г-жу Брианцу. За такую храбрость, за такую уверенность в себе можно было уже одобрить милую танцовщицу. Она без ошибки делала тогда двойные туры и удивила балетоманов своими жете-ан-турнан в вариации второго действия. Успех в этом спектакле г-жа Кшесинская имела громадный».
Об этом спектакле писали даже за границей, в парижском журнале «Le Monde Artiste»: «Новая «звезда», мадемуазель Кшесинская, дебютировавшая в качестве прима-балерины, выступила блистательно. Этот успех так обрадовал русских, поскольку он был одержан воспитанницей русской национальной школы, взявшей от итальянской лишь необходимые элементы для модернизации классического танца. Молодая прима-балерина имеет все: физическое обаяние, безупречную технику, законченность исполнения и идеальную легкость. Если к этому ей удастся прибавить усовершенствованную мимику, это будет готовая актриса».
Мале казалось, что весь мир брошен к ее ногам! Теперь она могла исполнить свою давнюю мечту – получить главную роль в балете Пуни «Эсмеральда»: роль, которую некогда танцевала несравненная Вирджиния Цукки. С тех пор никто не решился заменить Цукки на сцене, но окрыленная успехом Маля сочла, что ее блестящая техника дает ей такое право.
В том, что театральная дирекция ей не откажет, она не сомневалась. Но решение зависело не столько от дирекции, сколько от одного-единственного человека: знаменитого всевластного балетмейстера Мариуса Ивановича Петипа.
Это была личность, обаятельная своими странностями столь же, сколь и огромным талантом и той ролью, которую он сыграл в становлении русского балета. Мариус Иванович это прекрасно понимал и ничуть не тяготился всеобщим почтением и обожанием. Говорил Петипа всегда по-русски, хотя очень плохо знал язык и так и не выучил его за долгие годы жизни в России. Ко всем обращался на «ты». Приходил на репетиции, обыкновенно завернувшись в клетчатый плед и посвистывая. Он приходил с уже готовым планом и ничего не придумывал во время репетиции. Не глядя на артистов, балетмейстер просто показывал, что они должны делать, приговаривая на своем особенном русском языке:
– Ты на я, я на ты, ты на мой, я на твой…
Все знали, что это означало переход с одной стороны на его сторону – «ты на я». Причем он для ясности тыкал себе пальцем в грудь при слове «я». Или с дальней стороны сцены – «твой» на ближнюю к нему – «мой». Все артисты этот язык знали и прекрасно понимали, чего он от них хочет.
Выслушав просьбу Мали о главной роли в «Эсмеральде», он спросил:
– А ты любил?
У Мали дрожали и сердце, и голос, когда она ответила:
– Да! Я безумно влюблена! Я люблю его!